— Так точно-с, ваше сиятельство. Луна на высоте-с.
— Выполняй, уважаемый.
Прохор пошел выставлять окно, а словоохотливый Курагин объяснил гостям, что стекла в их поселке нет, не затягивают они окон и бараньими пузырями, как это делают бедняки-казахи. Не затягивают потому, что овец не держат. Обходятся тряпками, мешковиной.
В шалаш потянуло свежим ветерком. Значит, Прохор «выставил» окно, а проще сказать — снял мешковину. В стене теперь светлело большое круглое отверстие, и свет полнолунья лился в убогое жилище атамана.
— Сквозняк. Не люблю сквозняков. — Это были первые слова, сказанные в шалаше Драгомировым. Он поежился, попросил закрыть дверь.
Курагин, проникнувшись некоторой симпатией к опальному султану, до сих пор еще ни разу не обращался к Драгомирову. Прознав, что он губернский чиновник, «один из этих», рыбацкий атаман старался просто не замечать его. И в ответ на эту маленькую просьбу грубо проворчал:
— Дверь не надо закрывать. Не нравится, — идите на улицу. Не хотите — зарывайтесь с головой в свой плащ и лежите. Ничего, не заболеете…
И тут в шалаше появился Абы. Вид у него был страдальческий, жалкий.
— Что с тобою случилось? — спросил Чингиз.
— Погибаю совсем, хан-ием, — запричитал Абы. — Не знаю, куда от комаров спрятаться. Всего облепили. И кони места себе не находят. Просто извелись. Как мы только завтра поедем?
— А возок наш как?
— Как был, так и есть.
— Без колес, значит.
— Без колес.
В разговор вмешался Курагин. Мешая казахские слова с русскими, он стремился успокоить и Чингиза и Абы.
— Найдутся! Мен сказал. Я сказал. Приказ.
Чингиз про себя подумал: «К чему твои приказы и обещанья, если гайки отвинчены и колеса валяются. Будь бы все в порядке, немедленно отправились отсюда. Обошлись бы без рыбы. И свежей и вяленой. Но теперь мы связаны по рукам и ногам». А вслух устало спросил Абы. — Ну, чего ты от меня хочешь?
— Хочу отойти с лошадьми подальше в степь и развести огонь. Иначе кони не отдохнут и я свалюсь с облучка.
— Ну, пусть будет по-твоему, — согласился Чингиз, ему уже было все равно.
— Никак нельзя! — всполошился Курагин. — Урт начнется. Пожар. Поселок загорится, плохо будет. Жаман…
— Абы у нас осторожный, не беспокойтесь, — вступился за слугу Чингиз.
— Нет, жок! — мотал головой Курагин, отчаянно жестикулируя. — Урт будет, пожар.
— Ступай, Абы! — Чингизу уже надоел весь этот спор. — Делай как знаешь!
— Ты, киргиз, смотри! — пригрозил Курагин. — Здесь мой закон. Обманывать меня плохо. Жаман. Урт начнется, мен тебя ножом резать будет, в огонь бросим…
Абы вышел. «Упрямый он, по-своему поступит, не дай боже случиться новой напасти», — теснились в голове Чингиза невеселые раздумья.
— Теперь кушать будем, — и Курагин протянул Чингизу крупную вяленую рыбу, предварительно понюхав ее. — А пахнет как! Замечательно. Тамаша!
Рыба выглядела аппетитно. Потрогал бока, брюхо, нащупал икру. Сквозь чешую так и выступал жирок. Давненько не приходилось Чингизу пробовать что-либо подобное. Он еще раз втянул ее запах и принялся очищать.
— Хорошо, жаксы? — спросил Курагин.
— Тамаша! Чудесно! — отвечал Чингиз.
— Арак будем пить?
Чингиз вообще был непьющий, но, бывая в городах, особенно в Омске, за русским застольем, не отказывался от рюмки и даже ел свинину, если рядом не оказывалось казахов.
— Ну, что ж. Арак так арак. Водка. Почему бы в уединении, вдали от своего аула, немного не выпить под такую закуску. — И Чингиз не отказался от курагинского предложения.
— Только водка не из пшеницы, — предупредил атаман. — Мы ее называем карагай-арак. Гоним ее из соснового сока. Из живицы. Это вроде смолы.
— Карагай-арак, говоришь? Никогда не слышал, чтобы на свете была сосновая водка, — засомневался Чингиз.
Сон Драгомирова как рукой сняло. Он уставился на Курагина:
— И вы это предлагаете пить? Да ведь это яд, древесный спирт! От него на тот свет отправиться можно.
Курагин усмехнулся:
— А мы пьем и не умираем. У нас все рыбаки пьют. Конечно, очищаем как умеем.
— Нет, я решительно против. Не вздумай пить, Чингиз, если тебе жизнь не надоела.
Ох, как не понравились Курагину эти слова Драгомирова. Подумаешь, омский чистоплюй! Он разозлился.
— Неси тогда настоящую водку.
Атаман издевался над Драгомировым, полагая, что задает ему непосильную задачу. Но Александр Николаевич вспомнил о своем французском флаконе в саквояже и прикинул, что там не меньше двух стаканов чистого спирта. Малость развести, получится по стакану на брата. Доза добрая.