С аксакалом согласились старшие, со старшими — родители.
— Теперь, свет мой, громко скажи младенцу в ухо три раза: «Чокан, Чокан, Чокан» — и отдай его матери.
Чокан исполнил волю старика, и мать прижала к груди своего малыша.
Возгласом одобрения — барекельде! — закончили рыбаки свой праздник в честь новорожденного.
Чокан собрался уйти, но его окликнул музыкант Танатар:
— Как же мне теперь поступить, дорогой мой? Известен ли тебе обычай, что человеку, чьим именем назван новорожденный, дарят коня? А у меня коня нет. Хочешь покататься на лодке? Пойдем на озеро. Оно и будет считаться твоим. Настала пора сети ставить. Ты мне поможешь. Ладно? Устал ты, я вижу, но все мы устали. Зато на всю жизнь запомнишь, как рыбачил на Тенизе. Сазанов с собой прихватим. Я на берегу уху сварю. Хочешь?
И попросил жену принести ведро с рыбой.
— Это вчерашний улов. Я уж чуть подсолила.
— И это дело!
Когда жена поставила ведро, Танатар заглянул и улыбнулся:
— И нам двоим и всем, кому только захочется, хватит. На, попробуй!
Чокан приподнял ведро. Танатар говорил правду. Рыбы там было вдоволь.
— Вот и понесешь. А я возьму сети. И вы собирайтесь. — Позвал он мужчин, полудремавших у потухшего очага.
— Рыбка, Чокан, будет вкусная. Мы еще самой свежей подбросим.
До рассвета оставалось недолго. По дороге к озеру Танатар успел шепнуть кому-то из своих, но шепнуть так, что Чокан разобрал каждое слово:
— Гайки от возка Чингиза отнесите на место и сделайте все, как было. Атаман приказал.
Шли не торопясь. Но Чокану и этот шаг казался быстрым. Он утомился, проголодался и от одного запаха рыбы у него текли слюнки.
— Ты что горбишься? — спросил его Танатар.
Гордость не позволяла Чокану признаться, что нести ведро было ему, действительно, нелегко. Даже плечо побаливало с непривычки.
Присматриваясь, в рассветной мгле к Танатару, Чокан удивлялся, как сочетаются в нем худоба и сила, черные с проседью усы, лихо отпущенные на русский манер, с грустными, глубоко запавшими глазами, маленькими для такого широкого лица. Танатар устал за ночь, а между тем шел так легко и быстро, твердо ступая по кочкам, что Чокану то и дело приходилось подбегать, иначе он давно бы отстал. Залатанная рубашка и штаны из мешковины не делали Танатара жалким или смешным. Он был горд, как борец — балуан, да и вся его внешность, его мускулы на худых, крупной кости руках напоминали чем-то внешность балуана.
… Озеро немного волновалось, и легкая пена вскипала белой узкой каймой вдоль побережья. У рыбацких лодок сразу стало многолюдно. Очевидно, из всех лачуг и шалашей стягивались сюда и мужчины и женщины, и молодые и старые. И все в латаной-перелатанной одежде из мешковины. Ни шуток, ни лишних слов, принимались за работу сурово и напряженно.
Лодки тихо покачивались на воде, привязанные к столбикам, другие — лежали опрокинутыми на прибрежном песке. Танатар подтянул к берегу одну из самых маленьких плоскодонок, похожую на корытце.
— И когда только она успела роды набрать!.
Чокан заглянул в лодку вслед за Танатаром.
— Ого, в ней воды по щиколотку будет, — прикинул мальчик.
Танатар обошел рыбаков, готовивших сети:
— Вы тут пока управляйтесь, а я на качалке с мырзой по озеру прогуляюсь.
И показал на Чокана, который так и не понял, подсмеивается над ним Танатар, называя мырзой, или действительно говорит с уважением.
Чокану многое было неясным. Если Танатар был одним из рыбацких начальников, а он тут отдавал распоряжения, вел себя решительно, как и там, во время шилдеханы, то почему же тогда он выбрал себе самую что ни есть жалкую лодочку, даже называемую с насмешкой качалкой?
Танатар вычерпывал воду из лодки ковшом, а другого рыбака послал почему-то за охапкой сухого камыша. Потом велел Чокану снять сапоги, брюки и оставить их на берегу, закатать кальсоны до колен и заходить в лодку. Но сколько ни вычерпывал Танатар воду, она все равно плескалась на дне качалки.
Принесли и камыш, перевязанный травой. Танатар уложил камыш так, что концы охапки свисали с бортов лодки, не касаясь воды. Взяли с собой и ведро с рыбой.
Танатар устроил Чокана на корме, отвязал лодку и, вооружившись веслом, больше похожим на лопату, стал отчаливать от берега.
Он вел свою качалку уверенно, стоя посередине и ловко загребая то справа, то слева.