Чингизу не очень хотелось продолжать эту беседу и он стал расспрашивать Курагина о рыбацком поселке, о рыбаках.
В годы большого улова, рассказывал Курагин, и рыбаков прибавлялось. В годы, когда рыба ловилась плохо, уходили и рыбаки. Порою их оставался какой-нибудь десяток. А в прибыльное лето съезжались сотни. Приходили и уходили. И не принято было спрашивать — откуда пришел, куда уходишь? Рыбаки из окрестных сел и аулов скот не приводили. У беглецов его вообще не было.
Всем заправлял Курагин. Его никто не назначал, никто не выбирал. Рыбацким атаманом стал он не только потому, что был властным человеком. Он много труда и упорства вложил в промысел.
— А как же иначе! До меня здесь не было ни лодок, ни сетей, ни другой снасти. Только и загоняли рыбу в хазы. Теперь у нас этого добра хватает. Прежде рыбу ловили, а сбывать не умели. Подводы редко появлялись, базар далеко. И в добрый год рыба пропадала зря. Я торговцев приманил. Платят, правда, гроши, но рыба не залеживается и кое-что выручаем. Жизнь трудная, что и говорить, а где ее, легкую, взять? Не голодают люди — и рады. И меня уважают и слушаются. Всяких задир, строптивых — силою укрощаю. Нет у нас в поселке ни обмана, ни воровства.
Чингизу все это было не очень интересно. Но деться некуда: сиди, слушай и жди Чокана.
Уже было совсем светло.
— Где же все-таки мальчик? Я, пожалуй, отправлюсь его искать.
— Не спеши, ваше благородие. Еще немного — и он вернется с рыбаками.
… Погода на озере никогда не бывает постоянной. То налетает ветер, то стихает. То набегают тучи, то проясняется. Так и в это утро. Вдруг наполз туман и заволок берег, Тениз, поселок. И откуда он только взялся!
— Посиди здесь один, ваше благородие. Дело у меня одно не ждет. Я долго не задержусь.
И Курагин растворился в тумане. Чингизу стало совсем тоскливо, он поднялся с отсыревшего днища лодки и стал беспокойно прохаживаться взад-вперед, заложив руки за спину. Он не переставал сокрушаться: «Где же мой Канаш-жан! А вдруг не найдется…» Дальше он не смел и подумать, дрогнуло сердце.
Опять отмеривал шаги взад-вперед вдоль берега.
И тут до его ушей донесся знакомый голос:
— Отец, аке!
Еще мгновенье — и Чокан повис у него на шее. Наконец-то нашелся! Чингиз был готов заплакать от радости.
Долго бы они простояли так молча, ни о чем не расспрашивая друг друга, если бы не зацокали копыта, не зашуршали по песку колеса возка.
Абы подъехал на полном ходу и резко остановил жылан-сыртов у самого берега. Из возка выглядывал Драгомиров. Он посерел и даже слегка опух после почти бессонной ночи. Взгляд его был озабоченным и немного растерянным.
— Беда, хан-ием, — покарал меня бог! — Абы даже не сошел с облучка, как поступал обычно в подобных случаях. — Усаживайтесь скорее и поедем.
— Что случилось? — Чингиз в этом поселке мог ожидать чего угодно. — Только говори короче и яснее. А то «Беда! Бог покарал!»
— Запретил же мне атаман зажигать огонь. А я вижу — коней заедает мошкара. Дай, думаю, дым пущу. Это здесь рядом, в сухом логу. Разжег костер, комары не кусают. Тепло, спокойно. Жылан-сырты пасутся. И попутал меня шайтан вздремнуть. Проснулся я от ржанья коней. Вижу — трава и кустарник уже пылают. Пробовал сам потушить — куда мне справиться? Да вы садитесь скорей. Дорогой расскажу.
Чингиз сгреб сына — Чокан и на этот раз сопротивлялся.
Абы хлестнул камчой, а жылан-сырты, казалось, только и ждали этого.
— Вот я и запряг лошадей побыстрее, — уже на ходу досказывал Абы. — Пожар-то они потушат, но нам если остаться — от неприятностей не уйти.
— Что верно то верно. Заколдованное место, — проворчал Драгомиров.
И только один Чокан, которого крепко сжал отец, норовил выскользнуть из возка, чтобы бежать туда, к сухому логу.
— Грех большой ложится на нас. Удираем, словно виноватые.
Чингиз ничего не ответил сыну.
Кони уже вывезли путников в открытую степь. И сквозь оторвавшийся от земли туман, оглянувшись назад, можно было увидеть, как из поселка в сторону сухого лога бежали рыбаки, размахивая лопатами, навстречу клубящемуся темному дыму с вспыхивающими проблесками огня.
На пути в Баглан Чокан почувствовал себя совсем плохо. Его то знобило, то бросало в жар. Сказалось все: и насквозь промокшие ноги в дождливый вечер перед приездом в Тениз, и бессонная ночь, и холод озерной воды, когда вдвоем с Танатаром волокли лодку на берег. А к этому прибавилось и волнение. Пожар в сухом логу не давал ему покоя. А вдруг пламя дойдет до шалашей Кангыргана? Почему так струсил Абы? Почему таким равнодушным оказался Драгомиров? Почему отец поспешил уехать в те самые минуты, когда поселку грозило несчастье?