Как только он попадал в казахские аулы, деньги лежали в кармане нетронутыми. Он мог бы легко их приумножить: многие баи и бии, замешанные в нечистых делах, были непрочь сунуть ему взятку. Но, человек честный по натуре, Драгомиров пресекал любые подобные попытки. Деньги не убавлялись, потому что и питание и ночлег ему ничего не стоили.
Он возвращался в Омск даже с некоторыми приобретениями, пополнявшими его этнографическую коллекцию. Ему удалось купить в Тургайской степи у одного именитого бая старинную позолоченную сумочку, прикреплявшуюся к поясу, да еще на десять рублей приобрел набор аульных женских украшений: кольца и браслеты, серьги, шолпы и подвески. Тридцать рублей с мелочью он вез обратно домой.
Часто путешествуя по служебным делам, Драгомиров; с любопытством присматривался к обычаям кочевых народов, вносил пометки в свою записную книжку. Особенно много сведений скопилось у него о казахах. Они могли бы пригодиться для будущей книги.
Его занимали истоки казахского гостеприимства.
Ведь гостеприимством отличались не только баи. Иные баи, наоборот, становились разборчивыми, знали, кого принять, а кого и не принять. Но обычный среднего достатка аульный житель и даже бедняк, у которого, как говорится, все жилы наружу, предлагал лучшее, что у него только было. И не придавалось никакого значения — издалека ли приехал гость или из соседнего поселка, какой он национальности, стар или молод он. Женщин встречали так же радушно, как и мужчин. Каждому гостю — внимание, на дастархан — самое вкусное.
Может, этот обычай, думал Драгомиров, связан с той стадией развития человечества, когда у людей общая собственность? Но он убедился, что это не так, что казахи давно прошли эту фазу истории и у каждого есть своя личная собственность.
Не кочевой ли образ жизни определял их щедрое гостеприимство, незнакомое оседлым народам? Рядом, в станицах, продают все — от калача до молока. Не потому ли так повелось, что жизнь станичников связана с базаром? Но, задавая себе такой вопрос, Драгомиров тут же отвечал, что и в жизни казахов базар стал играть не последнюю роль, в ауле хорошо знали цену деньгам. И все-таки решительно отказывались от платы. Почему?
До самой Пресногорьковской его занимали и маленькие расчеты и большие мысли.
Эта станица расположилась между двух озер: одно — с чистой пресной водой, другое — с соленой. От Пресногорьковской до Петропавловска тянутся такие озера вдоль казачьей Горькой линии.
Акын Котели из кипчакского рода, прославляя богача здешнего края некоего Караса, прозванного Солкары — Верзилой, сказал между прочим:
В Пресногорьковской — Ыстапе много лет находился штаб казачьих кавалерийских войск, так называемого второго отделения. Отсюда начинались походы на Кокчетав, Атбасар, Акмолу, и во избежание случайных нападений Пресногорьковскую, как и некоторые другие станицы, окопали глубокими рвами, возвели небольшие защитные укрепления, держали вооруженную охрану. Жизнь в станицах чаще всего протекала настолько мирно, что об этой охране сочиняли всяческие бесхитростные забавные истории. Деревня Половинка между Пресногорьковской и Курганом получила прозвище Аксыйр — Белая корова. Рассказывают: увидели караульные, что к околице подбираются какие-то светлые фигуры, решили — это враги в белых халатах. Караульные бросили свой пост, всех подняли на ноги, приготовились обороняться, а оказалось, это всего-навсего белая корова с двумя такой же масти годовалыми телятами. Пастух недоглядел, — она и осталась на выгоне. С той поры и шутили: смотрите, аксыйр нападет!
В это время и в Пресногорьковской было тихо, и уже давно никого не пугало ее казахское прозвище Ыстап.
…Над домами станицы возвышалась церковь, первой возникающая на горизонте и хорошо видная издалека благодаря своей светлой окраске. Когда уже можно было разглядеть ее купола и зеленые деревья, Чингиз, бережно державший на коленях Чокана, время от времени прикладывая руку к его лбу, тихо позвал:
— Проснись, Канаш-жан, подъезжаем.
Чокан не откликнулся, он спал глубоко и ровно — жар уже не мучал его.
Чингиз легонько потормошил сына. Мальчик недовольно и удивленно открыл глаза: