— Что ты мне поспать не даешь?
— Да ты уж и так всю дорогу проспал. Вот он, Ыстап. Сейчас отдыхать будем.
Сна словно не бывало. Чокан вспрыгнул на облучок и сел рядом с Абы. Еще давала себя знать слабость после жара, еще немного кружилась голова. Но любопытство играло в быстрых живых глазах. Ведь каждое новое место притягивало, увлекало его. А здесь он еще никогда не бывал. Говорили, Ыстап — большая станица, красивее которой трудно найти.
Чокан пока не находил ничего особенного.
Они плутали вдоль глубоких рвов, с трудом преодолевая навороченные по обочинам горы земли. Лошади пугались, возок изрядно качало.
Не сразу выехали они на хорошо накатанную дорогу единственной станичной улицы.
— Абы! — подал голос Чингиз. — Здесь где-то должен проживать Тлемис, сын Сапака. Тот Тлемис, что никогда не выезжает на джайляу.
— Ау, хан-ием, попробуем найти.
Абы не надо было объяснять, что после бестолкового вчерашнего дня Чингиз хочет отдохнуть в доме джигита и поесть поплотнее. Пусть он и беден, но ни в чем не откажет гостям.
В станице проживало несколько казахов, отказавшихся от кочевья ввиду скудости достатков своих. Они пасли скот у станичных богатеев, помогали им сеять пшеницу. Их называли жатаками. Чингиз помнил, как однажды этот самый Тлемис приезжал в Орду. Несмотря на свою бедность он держался независимо и с достоинством, произвел впечатление человека гордого и сообразительного, умеющего поговорить и с ага-султаном. Доброго мнения о нем был и Абы. Вот где же он только может быть?
— Кажется, хан-ием, жатаки живут на том краю станицы, неподалеку от мельницы. И Тлемис должен там быть…
— Ты твердо знаешь?..
— Скорее всего там, — не слишком уверенно ответил Абы.
Драгомиров промолчал. Ему было безразлично, где останавливаться, у кого обедать. Чокан продолжал рассматривать мелькавшие станичные дома и не находил в них ничего особенного.
А мы пока воспользуемся случаем и расскажем о Тле-мисе, к которому направлялись наши путники.
Тлемис принадлежал к ветви шайгоз рода уаков. На месте нынешнего Ыстапа, Пресногорьковской станицы, была родина его предков, аул, где жил его отец Сапак. Когда начали строить станицу, казаки согнали аул, но Сапак остался со станичниками и нанялся в пастухи, причислив себя тем самым к обделенным судьбою жатакам.
Их называли так и казахи и русские.
Жатакам так трудно жилось, что некоторые из них в надежде на лучшее переходили в христианскую веру. По всей казачьей линии можно было встретить таких крещеных казахов. Бедствуя, как и другие, Сапак не принял христианства, видя, что и крещеным оно не пошло впрок. Однако он все равно нарушил обычай предков, запрещавший не только есть свинину, но и прикасаться к свиньям. Польстившись на заработок, он стал свинопасом и пас хозяйское стадо у подножья сопки Сары-оба, верстах в тридцати-сорока от станицы.
В эти годы Кенесары предпринял нападение на роды Керей и Уак, обвинив их в подчинении России. Кенесары увел у них много скота и пленных. Бай и батыр Есеней, одинаково уважаемый двумя родами, ограбленными ханом, пустился в погоню за Кенесары, вернул захваченные им табуны и отары, освободил пленников, а пленных кенесаринцев сдал в штаб русских войск.
На обратном пути у сопки Сары-оба он приметил стадо свиней и пастуха, сбежавшего при их приближении. Обнаружив вокруг немало волчьих нор, Есеней решил, что в одной из них и прячется пастух. Он велел его немедленно отыскать. Сапака — это и был испугавшийся пастух — скоро извлекли из одного волчьего логова.
— Ты, что же, не мог найти себе другого дела! — набросился Есеней на дрожавшего свинопаса, и в наказание за измену мусульманским обычаям жестоко его избил. Сапак скончался от побоев. К тому времени и относится приезд в Орду младшего сына Сапака Тлемиса с жалобой на Есенея ага-султану Кусмурунского округа Чингизу. Но Чингиз уже тогда побаивался Есенея, предчувствуя, что такой противник ему не по силам. Он еще не отказывался от мысли примириться с ним, и поэтому просьба Тлемиса о помощи осталась без ответа.
… Теперь Чингиз не случайно хотел повидаться с Тлемисом. Хотя он тогда и не помог ему, они еще могут быть полезными друг другу. Объединенные общей ненавистью к Есенею — разжалованный султан и жатак, чуть выбившийся в люди. Он представил себе Тлемиса: слегка рыжеватого стройного джигита, озорника в детстве, еще подростком научившегося воровать. Ведь это он, припоминал Чингиз, вскоре после смерти отца угодил в тюрьму и был сослан в Сибирь за свои отнюдь не бескорыстные шалости. Ведь это он, доводилось слышать Чингизу, научился в ссылке говорить, читать и писать по-русски. А вернувшись в родные края, нанялся приказчиком к помещику Светлову, жившему неподалеку от города Кургана. Помещик этот поплатился за свою жестокость — однажды его убили на дороге. И хотя Тлемис был непричастен к убийству, он предпочел за лучшее быстренько уехать в сторону Улытау к родственникам матери. Так оно было спокойнее. Он появился в Пресногорьковской, когда дело уже предали забвению, и добывал для воинского отделения продовольствие, подводы, сбрую. Этим он и промышлял себе на жизнь. А когда весною в станице заключался договор с пастухом, подпись свою ставил Тлемис, а стадо пас его старший брат Кусемис. Жили братья порознь: летом Кусемис ставил возле мельницы старую-престарую юрту, зимой пристраивался к кому-нибудь в соседи. А Тлемису чуть ли не бесплатно достался флигель одного из зажиточных пресногорьковских казаков. Должно быть, за то, что в богатом доме помогала по хозяйству красивая и работящая жена Тлемиса Кырмы-зы, мастерица на все руки — она умела и шить, и вязать, и вкусно приготовить обед.