Тлемис, хоть и в тюрьме побывал, жил легче и удачливее своего брата Кусемиса. Тот, способный к плотницкому ремеслу, умевший, как говорили, из дерева узлы вязать, часто тянул впроголодь. Хотя никто в степи не мог изготавливать так, как он, двухколесные казахские арбы, на которых в аулах все чаще и чаще перевозились вещи во время кочевок. Для работы отыскивал кудрявые березы, называвшиеся почему-то красными. Отыскивал неторопливо, неторопливо разделывал гибкие и прочные стволы, чтобы арба была долговечной, не давала до срока трещин. Выручка от двух-трех арб в год и дань, полученная за выпас станичного скота, составляли весь его заработок.
Тихого, замкнутого Кусемиса Чингиз и в глаза не видывал. Рассказывали, он был похож на своего безответного отца: и характером — травинки не вытащит изо рта овцы, и смиренным трудолюбием, и внешностью — смуглое лицо в угрях, остронос, неказист…
Что касается Тлемиса, он мог бы далеко пойти. Чингиз думал: случится так, что Есенея утвердят ага-султаном, хорошо бы Тлемису пристроиться к нему помощником-переводчиком. Где он еще найдет такого ловкого и грамотного человека! А с помощью Тлемиса нетрудно будет и под Есенея яму подкопать! Тлемис сумеет скрыть свою вражду к Есенею. И еще одна картина рисовалась в воображении Чингиза: молодая жена — токал Есенея — наверняка увлечется пылким и стройным толмачом. Пусть ему будет худо, старому ожиревшему быку!
… Они уже приближались к той окраине станицы, за которой еще недавно темнел смешанный лес — сосны, березы, тополя. Но лучшие деревья пошли на порубку, и от леса остались только пни и густой низкорослый кустарник с разлапистыми кривыми ветвями. Место было непроезжее и труднопроходимое, люди там теперь почти не бывали. Зато зверья развелось видимо-невидимо. Оттуда лисы прокрадывались в станичные курятники, а зайцы обгладывали капусту на огородах. И ворам удобно было укрывать там краденых овец и другой скот. Случались там и убийства. В лесу попахивает кровью, говорили в станице. И поэтому он получил прозванье Красного леса.
За мельницей, почти у самого леса, и стояла дряхленькая, черная от копоти и времени юрта Кусемиса.
Прежде Чингиза мало интересовала судьба сыновей Сапака. Ему, ханскому потомку, простые казахи, люди черной кости, были безразличны. Он встречался лишь с теми, кто сумел добиться положения и богатства, но в душе презирал и их. Пренебрежительно отнесся он и к Тлемису, приезжавшему к нему в Кусмурун несколько лет назад. Недобрая мужская зависть вспыхнула в нем, когда он невольно залюбовался красотой этого джигита с крепко и ладно сбитым, как у натренированного коня, сухощавым телом, с характером пылким и резвым, как у скакуна на кокпаре — козлодранье, со словами весомыми, как камни, летящие в овраг. Блестящие большие глаза, иссиня-черные тонкие усы и бородка, чистое смуглое лицо. И эта независимость и живость в обращении! Дай ему только повод, он будет с тобою говорить на равных. По всему этому, и еще из-за сложности, тогдашних отношений с Есенеем Чингиз оттолкнул его от себя. А сейчас размышлял: Тлемис может пригодиться, может помочь. И Чингиз, тяжко вздыхая, бормотал, чтобы не слышал никто: «До чего переменчив мир!»
Чингизу было решительно все равно: по-прежнему ли Тлемис пасет стадо или опять стал приказчиком, или обеспечивает подводами военных. Важно найти сторонника в это трудное время. И если удастся сговориться, он и ночевать у него останется. А нет — разве мало в Ыстапе домов, где их охотно примут. Особенно вместе с Драгомировым, который, кстати сказать, уже решился ночевать там, где можно помыться перед сном в русской бане.