— Поехали, мой торе. Ко мне в дом поехали, в станицу, — уговаривал Тлемис Чингиза, все еще переживая стыд за нищую юрту брата.
— Ну, что ж, поехали. — И Чингиз зашагал к возку, едва заметно прихрамывая.
Но на его пути решительно стал Кусемис:
— Терпенье, мой торе. Вы же знаете слова предков о пустой юрте и пустых руках. Не обижайте нас, мой торе.
Он говорил так просто и веско, что Чингиз заколебался, хотя ему очень не хотелось возвращаться в юрту. И Кусе-мису все стало ясно без слов. Он показал на широкий пень — здесь тоже был когда-то лес.
— Присядьте сюда, мой торе. Я сейчас принесу угощенье.
Чингиз пристроился на пне. К отцу подошел Чокан, оперся на его плечо, думая: ну что может принести этот смешной пастух?
Кусемис долго не задержался. Он вышел из юрты с березовой долбленой чашей в руках. Он нёс её осторожно, чтобы не расплескать напиток.
— Ничем я вас, мой торе, порадовать не могу, кроме нашего просяного супа. Он разведен молоком, и хорошо утоляет жажду. Мы и кормимся им. А если вы останетесь ночевать, я и овцу на убой найду.
Чингиз взглянул на темный отвар, втянул ноздрями острый кисловатый запах. Приложил губы к краю березовой чаши, отхлебнул глоток на пробу. И поразился — напиток был действительно приятен на вкус. Тогда он выпил всю чашу, не отрываясь, да самого дна. Почувствовал благостное тепло, расходящееся по всему телу. Напиток был чуточку хмельной, как кумыс. Жажда прошла мгновенно, на лбу выступили капельки пота.
Чокан без слов понял, что угощенье пришлось отцу по душе. У него даже слюнки потекли в ожидании, что и ему поднесут. И он с готовностью принял кроткое предложение Кусемиса:
— И тебе, сынок?
Повторяя все жесты отца, он запрокинул наполненную до половины чашу и медленно выпил ее.
— Божье питье! Как вкусно! Даже у нас, в столовой юрте, такого не пил.
— И мне! — подал густой голос Абы, которого давно мучили и жажда и голод.
— Проходи, пожалуйста, в юрту. Пей, сколько хочешь.
Абы надолго скрылся в юрте. Должно быть, Улту угостила его еще станичными дарами из мешка.
И только Драгомиров вежливо, но твердо отказался от угощения. Когда ему хотелось пить, он подкладывал под язык какую-то диковинную пилюлю.
Перед отъездом Тлемис успел шепнуть брату:
— Приходи вместе с женеше, поможете ухаживать за гостями.
Кусемис возрадовался, как в то мгновенье, когда убедился, что Чингиз без всякого отвращения выпил скромный напиток бедных жатаков.
… Впереди, показывая дорогу, ехал Тлемис. За ним не отставал Абы. Только им одним известной тропкой бежали, пересекая станицу наискось, Ташат с Данияром. Они оказались у дома Тлемиса одновременно с возком.
Кусемис ловко освежевал приготовленную к приезду Чингиза овцу, разрубил тушу, а дальше за дело принялась Улту. Булькал во дворе котел с бараниной, румяной корочкой покрывались в кипящем сале баурсаки, дымил самовар. Главные хлопоты по приему гостей легли на плечи красивой жены Тлемиса Кырмызы. Она всюду успевала, быстрая и гибкая в движениях, и приветливая улыбка не сходила с ее свежего, чуть полноватого лица. Даже Чокану она понравилась. «Под стать самому агаю», — подумал он. И в самом деле, Тлемис и Кырмызы очень подходили друг к другу. По обрывкам отдельных фраз Чокан догадывался, что она знает и русский язык. Образованная, значит.
Но особенно внимательно наблюдал за Кырмызы Чингиз. Он, хотя бы взглядом, не мог пропустить ни одной привлекательной женщины. Глаза его стали влажными, блестящими, в посадке головы появилось что-то ястребиное, хищное. Нескромные мысли появились у него. Ему вспомнился уже далекий ночлег в ауле Есенея. Хорошо бы и здесь так вышло.
Чокан, слегка перекусив, уже устремился к своим сверстникам. Мальчишки быстро заводят дружбу и еще быстрее находят повод для ссор. Вначале Ташату и Данияру льстило, что с ними готов играть нарядно, по-городскому одетый торе. Потом Ташат почувствовал себя, как всегда, атаманом. В горах у диких коз на стадо бывает только один вожак. И Ташат, освоившись, начал верховодить и новым знакомым. Пусть гость с характером, но и он тоже! Зачем ему, признанному атаману, потакать своему ровеснику, хоть и сыну султана? По годам они ровесники, а в силе и ловкости Ташат ему не уступит. Он и более рослый и более крепкий. У маленького торе — бледноватый цвет лица, он худощав и, видно, часто болеет. А он, Ташат, розовощек — в мать. Он, Ташат, знает русский язык. И кого он только не обыгрывал в бабки!