В первой же игре он повел себя заносчиво. Мол, с кем ты играешь, сын султана?
Перед началом игры обычно меряются битками. У кого биток ложится альчиком, тому и принадлежит право метать первому.
Чокан, как гость, получил право раскинуть битки. Три битка — Ташата, Данияра и свой. Они были крупнее обычных — выделаны из коровьих асыков, хотя и основательно подточены. Чокан едва уместил их на своей небольшой ладони. Он произнес привычную скороговорку — Кожыр-кожыр такем сок! — и швырнул их на землю. Желтый биток Ташата лёг альчиком, темный с крапинками Данияра — боком, а чокановский, коричневый, перевернулся, стало быть, начинать игру выпало Ташату. Но Чокан неожиданно заупрямился.
— Я буду метать, и все…
— Почему ж это ты? Мой упал альчиком, а не твой, — не захотел уступать Ташат.
— И все равно буду метать раньше. Мой перевернулся, — стоял на своем Чокан.
Слово за слово, спор разгорелся. Ташат доказывал — так не играют. Чокан говорил, что в Кусмуруне играют именно так. Обычный мальчишеский спор. И он бы закончился примирением, если бы Ташат не сказал:
— Уже не потому ли будешь метать первым, что ты сын торе?
— А хотя бы и так. Что ты мне сделаешь?
Чокан оскорбился уже всерьез, но Ташат продолжал его поддразнивать и вдруг, неожиданно для самого себя, пренебрежительно и скверно выругался. Не просто выругался, а задел честь торе.
Чокан вспыхнул. Ташат и заметить не успел, как Чокан со всего размаха ударил его тяжелым битком в бритую голову. Еще мгновение, и Ташат, теряя сознание, повалился на землю.
С плачем и криком Данияр бросился к Ташату, обнял его, пытался поднять на ноги и внезапно завопил так громко, что услыхали все сидевшие в доме Тлемиса.
— Умер, умер!
Выскочил Тлемис, побежал на истошный крик Данияра, увидел своего сына, беспомощно свесившего голову на руки Данияра. Уголки его полуоткрытого рта были мокрыми от пены.
Растерянный Тлемис пытался представить, что тут произошло, но Данияр толком ничего не мог объяснить и только ревел. После настойчивых расспросов Данияр, так и не вспомнив имени Чокана, с трудом сквозь слезы выдавливал одно слово за другим:
— Этот ударил его… Сын торе… Битком… Вот сюда.
Тлемис нащупал на затылке сына здоровенную шишку. Из нее еще не переставала сочиться теплая кровь. Ташат тихо застонал.
Между тем, вокруг Собрались соседи и все, кто был во флигеле, не исключая Чингиза и Драгомирова. Только один Драгомиров не поддался панике, взял руку Ташата, нашел пульс, просчитал про себя:
— Хорошо бьется сердце. Обморок у него. Только не шумите, пожалуйста. Мальчику покой нужен. Подстелите что-нибудь прямо сюда. Надо бы лекаря вызвать. А пока запрещаю кому-нибудь его трогать.
Люди мало-помалу успокоились, принесли одеяло, положили под голову подушку. Кто-то поехал верхом искать лекаря, хотя по уверению других он находился в отъезде. Драгомиров без особой надежды достал из саквояжа свой французский флакон. Но к его удивлению и после пьяной ночи в рыбацком поселке там было достаточно спирта, чтобы протереть рану Ташата. Драгомиров так и сделал. От прикосновения тряпки, намоченной спиртом, Ташат снова застонал.
Тогда все уже убедились, что мальчик жив, и разом заговорили о Чокане.
Но он, воспользовавшись суматохой, давно сбежал. Он попытался спрятаться в своем возке, но тут подвернулся вездесущий и преданный Абы, сообразивший, что лучше Чокану выждать не здесь, а в уголке двора под старой соломой. Абы единственный из взрослых наблюдал за спором ребят; он видел, как пришел в неистовство Чокан и ударил Ташата.
Верный слуга промолчал. Только потом, улучив удачную минуту, шепнул обеспокоенному Чингизу, где скрывается мальчик.
Если разобраться, ничего серьезного не произошло. Самая обычная драка. Ташат уже приходил в себя и стонал скорее от обиды, чем от боли. Отец еще волновался за его здоровье, но не так, как в первые минуты.
Чингиз никак не мог принять правильного решения. И сразу уезжать и оставаться в гостях представлялось ему одинаково неудобным. Беседа не клеилась, хотя все оставались на своих местах. Только один Кусемис незаметно покинул флигель брата.
Он и явился виновником дальнейших событий.
Такой рассудительный, трудолюбивый и гостеприимный, такой смиренный на вид, в душе он таил ненависть к ханам и даже маленькому торе не мог простить его нападения на племянника. Все равно отыщу его, где бы он ни прятался, думал он.