Наконец Бощибай искоса взглянул на Чокана и рассмешил его коротенькой присказкой. Потом еще одной. Потом изобразил своего хозяина Сатыбалды, искусно подражая его хриплому тихому голоску. И тут принялся сказывать сказку об одноглазом обжоре — Жалгыз козди жалмауыз. Эту старинную веселую сказку сменила сказка о Страшном орле, Кыран-каракши.
Чокан умел слушать, как никто. Все события отражались в его широко раскрытых глазах. Он вздрагивал от страха, смеялся, а когда добрый герой попадал в беду, готов был заплакать.
Лошади трусили без понуканий по знакомой им сухой накатанной дороге. Время в пути проходило незаметно. Они ехали пресновским большаком через Екатериновку — Кутырлаган и уже приближались к Островке, известной в аулах под названием Кокала.
Кокала — зеленый мигающий огонек. У этого названия есть своя история, связанная с историей Островки, которая, как утверждают некоторые знатоки, была первой казачьей станицей, построенной на линии между Звериноголовской — Багланом и Петропавловском — Кзылжаром. Когда закладывались первые станичные дома и казаки уже начали выпасать скот, местные казахи из аула Ирсая выкопали вокруг кладбища ров и поставили забор, чтобы коровы не затаптывали могилы. Среди них и могилу самого Ирсая, известного бая рода Кошебе, решительно ставшего на сторону России. Когда потомок Аблай-хана Абайдильда выступил против подчинения русскому правительству, Ирсай собрал казахов из близких ему аулов и изгнал с этих мест воинственного хана. В знак благодарности русские власти дали ему чин хорунжего. Уважали его и в аулах, как в свое время уважали и деда Ирсая — Жоламана. Рассказывали еще, что на могиле Жоламана и в его честь и в честь его внука светил, то потухая, то вспыхивая снова, зеленоватый огонек — кокала.
… Пролетка поравнялась с густой березовой рощей. Здесь-то и находилось кладбище, могилы Жоламана и Ирсая. Бощибай остановил лошадей, разбудил Чингиза.
— Уже Кокала. А вот — могила Ирсая.
Чингиз сошел с пролетки, направился к кладбищу и прочитал там молитву в память умерших предков.
Вернулся, спросил у Бощибая:
— Ты знаешь дом Андрея Бекетова? Говоришь, знаешь. Вот туда нас и привези.
Андрей Бекетов был боевым товарищем Чингиза в походе против Кенесары. Когда Кенесары был оттеснен на юг, Чингиз вскоре стал ага-султаном, а Бекетов вернулся в родную Островку — Кокалу и скоро стал станичным атаманом. В одну из своих поездок в Омск Чингиз заглядывал и к Бекетову, с удовольствием потом вспоминая, как провел у него время. Что же ему сулит нынешняя встреча?
… Вот и знакомый бревенчатый дом, потемневший от времени. Перед распахнутыми воротами на низком пеньке сидел бородатый казачий офицер в летней форме есаула. Он задумчиво попыхивал трубкой и поначалу не обратил никакого внимания на путников. Потом скользнул глазами, вгляделся попристальней, похоже, удивился, встал и быстро зашагал к приезжим.
— Если не ошибаюсь, Чингиз Валиевич?
Чингиз посмотрел, широко улыбнулся:
— А вы, значит, Николай Ильич?
— Он самый, Потанин.
И они крепко обнялись, как добрые старые приятели.
Да, это был Николай Ильич Потанин, представитель фамилии, широко известной в Сибири и в казахских степях.
Когда по приказу Петра Первого в начале восемнадцатого века из Тобольска в восточное Прииртышье отправилась военная экспедиция под начальством подполковника Бухгольца, в ее составе был и офицер Аркадий Потанин. Он остался начальником первого русского поселения Ямышево на берегах среднего Иртыша. Позднее, с появлением Омска и Семипалатинска, Ямышево стало крупным торговым центром, где останавливались и китайские купцы, и караваны из ханств Средней Азии, не говоря уже о многочисленных русских торговцах.
Сыну Аркадия Потанина Илье принадлежал первый дом в Островке, в той самой Кокале, в которой Чингиз встретился с Николаем Ильичем.
В 1813 году Илья Аркадьевич отдал своего сына Николая в Омское военное училище, готовившее офицеров преимущественно из детей русских казаков. Николай закончил это училище в чине корнета и несколько лет работал там воспитателем. В ту пору в азиатское отделение училища поступил и Чингиз. Николай Ильич близко познакомился и с Чингизом и с его матерью Айганым. Знакомство это перешло в дружбу. Потанин тянулся к казахской степи, стремился ближе сойтись с ее людьми.