— Выходите, мырза!
Гостей разместили в двух комнатах на верхнем этаже, в третьей — накрыли дастархан. По обычаю городских мусульман Малтабар не познакомил Чингиза ни с одной из своих жен, а их у него было три — казашка, татарка и узбечка. Блюда носили джигиты, ухаживал за Чингизом и нарезал мясо сам хозяин. Каких только вкусных угощений не предлагали гостям! Чингизу вспомнился дастархан Сейфсаттара. Позднее он не встречал ничего подобного: ни у ханов, ни у биев-торе, ни в казачьих станицах.
Чокан и Гриша быстро наелись, выбежали на улицу, заглянули в лавку Малтабара. Чего только в ней не было! Просунулись в приоткрытую дверь мечети. Имам в большой чалме стоял в стороне мехраба, грузный, исполненный достоинства. Низко склонялись верующие, касаясь лбами молитвенных ковриков. Должно быть, среди них были и Чингиз с Малтабаром. Но мальчики их не обнаружили.
Они бы долго наблюдали за молящимися, если бы их тут же не прогнал какой-то пожилой человек, сердито сверкнув глазами.
Ребята подбежали к медресе, заглянули в окна сквозь переплет железных прутьев. Слабый свет с улицы проникал в просторные комнаты, но учащихся не было видно. Они, очевидно, разъехались на каникулы, а в медресе шел ремонт.
… На следующий день Малтабар показал гостям свои владенья на берегу Ишима, огибающего городок с западной стороны. Здесь была и широкая пойма Алкан, затоплявшаяся во время весеннего паводка. После спада воды она зарастала густой сочной травой. Малтабар арендовал у казны этот луг и нанимал рабочих скашивать так называемые сотенные участки: сто копен сена равнялись стоимости одной овцы. Кто не набирал ста копен, тот не получал и денег. Малтабар умел прибирать к рукам рабочую силу. Многие оказывались у него сначала в долгу, а потом в ярме. А сена вполне хватало кормить скот, не распроданный до зимы.
Салотопенный завод высился на прогалине, окруженной зарослями чернотала. Все вокруг было пропитано щекочущим прогорклым запахом. Не только детям, но и взрослым дышать было здесь так трудно, что они предпочли выслушать рассказ хозяина на вольном воздухе. Чокан запомнил, хотя еще не понимал до конца всей механики этого производства и торговли, что яловая курдючная овца, закупленная в Семиречье, стоила, примерно, рубль. При перетопке сала каждая такая овца давала около полутора пудов жира. А пуд жира стоил восемь-десять копеек. Значит, мясо и шкура овцы доставались Малтабару почти даром. Но оборотистый купец еще и стриг овец и шерсть, сваленную в войлок, кипами отправлял в Малороссию, как называли тогда Украину. Не меньше ста подвод в год, в иные годы — и несколько сотен.
— А прибыль? — полюбопытствовал Чингиз.
— Одна кипа шерсти возмещает стоимость двух баранов, — не совсем определенно ответил Малтабар.
И тут Чингиз издалека намекнул о своем желании одолжить денег.
Малтабар не промедлил и секунды:
— Пожалуйста, и не только сегодня, а всегда, когда только потребуется. Можете не стесняться. Ваша матушка-ханша подарила мне состояние. Как же я могу не выручить ее сына?
Говорил Малтабар сладко, умилительно, а на душе у него было совсем другое. Им руководила не благодарность Айганым, а привычка задабривать деньгами людей, которые могут при случае пригодиться. Пускай Чингиз сейчас не был ага-султаном, пускай дела у него пошатнулись. Но, видать, зубы у него еще крепкие, да к тому же подполковник. С ним так легко русские власти не расстанутся, он еще возвратит свое влияние в степи. Придет время, Чингиз понадобится мне и поддержит меня.
Не так уж велика была и его благодарность Айганым. Он считал себя обязанным прежде всего себе самому. Вот брат Култабар. Их вместе приютила Айганым. Но брат так и не выбрался в люди, так и остался в ауле и снова перебрался в аул Шобека, сына Байсары, где батрачил в детстве. Пас чужих овец и теперь.
В эти дни он гостил у Малтабара.
Чокан видел его. От отца он узнал историю братьев.
И, столкнувшись с Култабаром, он удивился. Моложе брата года на два, а поседел, сгорбился. Похож на старика в свои сорок пять лет. А Малтабар — вон какой молодец. В черной круглой бородке — ни сединки, щеки пышут здоровьем, ходит молодцевато. Один франтоват, другой — в поношенной одежде.
Чокан спросил:
— Скажи, мой аксакал, брат у тебя бай. А почему ты так плохо одет?
Култабар поглядел на мальчика смиренно и грустно:
— И меня сделал бедным бог и ему дал богатство бог. Так всегда в жизни, сынок.