Посвящать всех мальчишек в свою затею ему не хотелось. Он сказал, что проголодался и уходит домой. Да советует и им поесть. Ребятня разбежалась. С ним остался один верный Жайнак. Но и ему Чокан ничего не сказал. «Ползи за мною», — и все…
И друзья ползком стали пробираться ложбинкой вверх по течению Замыкающего родника. Им мешали камни, мешали побеги березок и еще каких-то кустарников. Жайнак недоумевал, но не отставал от своего вожака.
Наконец они вплотную приблизились к ягнятам и затаились, как зверюшки.
Овечки, радостно поблеивая, щипали хрусткую молодую листву. В небольшой отаре Чокан высмотрел довольно крупного горбоносого самца с уже приметным курдюком. Мягкая шерсть отливала на солнце темным блеском.
— Лови его! — и Чокан показал Жайнаку горбоносого ягненка.
Жайнак удивился:
— Зачем он тебе понадобился?
— Какое тебе дело зачем? Я сказал — лови!
Жайнак, ничего не понимая, посмотрел в глаза Чокану. Как они хищно сузились, какими пронзительными и злыми были в это мгновение!
Взрослые люди, наблюдавшие в такие минуты Чокана, думали о жестокости ханского рода, о его мстительных батырах, о неукротимом Аблае, о Касыме, о воинственных, не щадящих чужих жизней Кенесары и Наурызбае, о старшем брате Чингиза. Заносчивые и вспыльчивые, они готовы были по любому поводу затевать драку, а, вступая в драку, хватались за ножи. Эти торе не расставались с оружием: или острый нож за поясом, или кинжал. А если уж ты пробился к власти, то непременно сабля. Впрочем, и Чингиз не изменял этому обычаю: занимаясь своими служебными делами или отправляясь в поездку верхом, он носил на ременной портупее клинок с позолоченным эфесом в серебряных ножнах.
Шепе пристрастил к оружию и маленького торе. Он заказал одному мастеру небольшой складник для Чокана с двумя лезвиями в позолоченном футляре. До поры до времени мальчуган не пускал свой складник в дело, а только поигрывал им, только любовался. Да еще, разозленный в час какой-нибудь ссоры, грозился: «Вот я тебя зарежу! А вот…» — и прятал лезвие в футляр.
На этот раз он выхватил ножик неспроста. Сталь просияла на солнце, и Жайнак понял — Чокан не шутит.
— Я же тебе сказал: лови!
…Жайнак подкрался быстро и скрытно; ягненок с удовольствием грыз горьковатую березовую кору. Жайнак крепко схватил его за заднюю ногу. Ягненок отчаянно рванулся вперед.
Чокан взвизгнул:
— Вали его, вали, Рыжий Верблюд!
Вот тут-то мальчугану пригодились его ловкость и сила. Горбоносый ягненок уже лежал на левом боку.
— Надави ногой, не пускай. Вырвется еще.
Чокан очутился рядом. Со страхом и недоумением поглядывал Жайнак то на ягненка, то на друга.
Глаза у Чокана стали совсем нехорошими. Ягненок, чуя несчастье, сопротивлялся как мог.
«Что ты собрался делать?» — хотел спросить Жайнак и не спросил.
Чокан занес ножик над задней ногой ягненка и вонзил его в голень. Ягненок задрыгался еще сильнее.
— Канаш, Канаш! — тихо вскрикнул Жайнак. — Зачем же это?
— А тебе какое дело? — безжалостно начал Чокан и осекся. И не повел дальше нож. Он сам с непонятным чувством боли и страха видел, как темнеет от крови шерсть и вздрагивают ноги ягненка. Действительно — зачем? Ему почудилось — рядом стоит Шепе с перекошенным от злобы лицом и нажимает на его руку. Мол, не бойся, помни, чей ты сын. Чокан выдернул ножик. Он был, кажется, готов заплакать вместе с Жайнаком, цепко обхватившим ягненка.
И в это самое время прозвучал глухой рассерженный голос.
— Что вы тут только делаете?
Это был пастух Отея Журка, одинокий старик, схоронивший и жену и детей. В истрепанном чапане, в стоптанных ичигах он горестно опирался на толстую палку и смотрел на мальчишек укоризненно и строго.
— Что вы только наделали… Где ваше сердце? Разве можно так шутить над живым?
… Мальчишки отпустили ягненка. С жалобным блеянием он поскакал прочь, заметно прихрамывая.
Старик продолжал стыдить ребят, негромко, беззлобно, но твердо, чувствуя свою правоту.
Чокан, минуту назад готовый расплакаться, вдруг оскорбился. В ауле отца так разговаривать с ним никто не осмеливался. И тут он уже не мог себя сдержать. Бранные жестокие слова сорвались с его языка. Он размахивал ножиком, запачканным кровью.
— Хочешь, чтобы я тебя пырнул?
— Уж лучше меня, чем ягненка, — спокойно отвечал старик.
Спокойствие это окончательно взбесило Чокана. Но Рыжий Верблюд крепко взял его в свои длинные руки. Чокан испугался, стих, обмяк. Жайнак повел его из березняка, приговаривая: «Ой-бай, ой-бай!» Оглянулся. Журка продолжал сокрушаться, опираясь на свою палку. И вот тут Жайнак совершил ошибку: