Но какой же, все-таки, дорогой ехать?
Чингиз спросил совета у Абы, знавшего все дороги наперечет.
— Поедем, — сказал Абы, — восточным берегом Кусмуруна, а потом вдоль речки Кундызды. Переночуем у озера Бес-Чалкар. Там, по-моему, есть рыбаки.
— Но ведь крепость согнала их.
— Согнать-то согнали, но они приезжают, как и прежде. А половину улова отдают солдатам.
— Ты уверен, что эти рыбаки там?
— Да разве можно сейчас быть в чем-нибудь уверенным, мой хан? С тех пор, как подул горячий суховей, нам и думать было некогда. Не то что ездить. Не давали передохнуть эти кереи и уаки. Только сейчас приходим в себя.
— Что верно, то верно, — вздохнул Чингиз.
— А рыбаков мы должны встретить, — продолжал Абы, — дорога покажет. Раз вы не хотите заезжать к Осы-пу и Срыму, мы их минуем между Аяк-Чалкаром и Босага-Чалкаром, будем держаться Обагана. Левого берега. Потом напрямик к Бурабаю, переправимся через Тениз и вот он — Баглан.
И еще раз повторил, как будто в этом заключалось главное:
— Встретим рыбаков, непременно встретим.
Больше о дороге Чингиз не заговаривал.
Подошли Шамрай и Драгомиров. Шамрай, заботясь не о Чингизе, а о Драгомирове, предложил дать солдат во главе с унтер-офицером для сопровождения пролетки. В порыве усердия он и сам готов был ехать хоть до самого Омска. Но Драгомиров не жаловал начальника крепости, его услужливость только раздражала. Александр Николаевич сделал резкое движенине и заговорил подчеркнуто холодно:
— Что вы, в самом деле, поднимаете тревогу, будоражите и себя и народ. Все видите вокруг каких-то несуществующих врагов. Это ложь, что степь зла на русских. Я часто здесь езжу и убежден в этом. Между прочим, я тоже русский и не последний человек в администрации. Почему меня никто никогда не трогал? Я в степи не слышал даже резкого слова. Меня встречают тепло, сажают на почетное место, стремятся угостить как можно вкусней. Кто не трогает киргиза, того и киргиз не трогает. Кто заденет, того тоже заденут. И камча у них побольше, чем ваша. Знайте, Кенесары не русские войска разгромили, а свои же соотечественники, натерпевшиеся от него бед. Вот и с Чингизом случилось так. Ударял не к месту палкой, а теперь его самого палкой по голове стукнули. Да так крепко, что он тут же опомнился. И вот едет в Омск. А что с ним будет в Омске — один бог знает. Кстати, и с вами тоже.
Шамрая передернуло от обиды и страха.
— Вам виднее, — глухо буркнул он.
— Повторяю, никакой охраны нам не нужно, — с тем же высокомерным спокойствием отчеканил Драгомиров, — был бы кучер, знающий дорогу.
Шамрай напоследок предложил ехать на его конях до Омска:
— Они у меня крепкие, ухоженные, быстрые. Сутки — и дома.
— Излишне, совершенно излишне. Мы доедем, как уговорено, до Звериноголовской, а там на перекладных.
Больше разговаривать было не о чем.
Шамрай вернулся в крепость, и вскоре Абы подкатил к орде на знаменитом пестром возке с жылан-сыртами в упряжке. Остановился у коновязи, важно спустился с козел. Навстречу ему из гостевой юрты, стоявшей за белой юртой Чингиза, вышло несколько человек. Он сразу узнал Шанки и Сандыбая из канжигалинской ветви и посланцев уаков Отея и Толегена.
— Значит, султан решил ехать?
— Не знаю, — с нарочитым равнодушием ответил Абы.
— Скажи султану, мы хотим отдать ему приветствие.
Абы удивился их робости, малоуместной теперь, после поражения Чингиза. Впрочем, он догадался, что они уже пытались пройти в его юрту, но кто-то их не пустил. Он подумал: и зачем Чингизу нужна дружба кереев и уаков, не выдержавшая испытаний в дни схватки.
Так оно и было. Едва Абы упомянул о них, как Чингиз нетерпеливо его оборвал:
— Стоят, говоришь. И пусть, Ты собрал мою дорожную одежду?
— А в какой вы поедете — в казахской или русской.
— Да разве я на той еду? Какой ты непонятливый. Зачем мне казахский наряд? Неси армейскую.
Абы, исполнявший обязанности и слуги, и возницы, и адъютанта, покорно принялся собирать Чингиза в дорогу. Он знал, где и что у него хранится. Под армейской одеждой в быту султана подразумевался стянутый в талии китель из зеленого сукна, окантованный золотыми галунами, с золотыми пуговицами, с широкими офицерскими эполетами и аксельбантами. Китель этот шил армейский портной, а вот брюки, не в цвет ему, синие, были сшиты широко, по-казахски, и тоже оторочены внизу позолоченным позументом. Под мундиром Чингиз носил вязаную безрукавку, а под ней яркую шелковую сорочку с оборкой по краям рукавов.