Отодвинув статью, он открыл тайный ящичек в столе, вынул оттуда неоконченное письмо и дописал его.
«Также спешу уведомить вас,— писал он,— что военные власти Германии заинтересовались урановой проблемой. В министерстве состоялось тайное совещание под председательством профессора Абрагама Эзау. На совещании присутствовали следующие известные физики...»
4. В ожидании конца света
Весну и лето 1939 года Сциллард провёл в состоянии глубокой подавленности.
Его обращение к Жолио имело единственным реальным следствием то, что на Сцилларда стали коситься американские физики. В этой стране «частной инициативы» требование самоцензуры рассматривалось прежде всего как отказ от личного успеха—славы, денег, общественного положения. Какой-то эмигрант из какой-то третьестепенной европейской страны осмеливается вводить свои порядки в Нью-Йорке! Известный физик Раби заявил, что Сцилларду давали в Колумбийском университете работать как гостю, но могут и отказать в гостеприимстве. Сциллард покорился. Он опубликовал свои собственные исследования. Они, в общем, повторяли данные Жолио.
Ещё ни разу прежде Сциллард с таким вниманием не прочитывал поступавшие из Европы научные журналы. Ещё никогда с такой тревогой он не разворачивал газеты. Буря в политической жизни совпала с бурей в науке. Гитлер последовательно вёл Германию к войне, а в лабораториях мира разгорелась цепная реакция урановых исследований. В апреле были опубликованы исследования Ленинградского физико-технического института.
В радиевом институте Хлопин с учениками умножил в несколько раз число элементов, найденных Ганом, Жолио и американцами при распаде урана. Такие же сообщения поступали из Англии.
И Сцилларда буквально потрясла статья Флюгге «Возможно ли техническое использование энергии атомного ядра?» в июньском номере «Натурвиссеншафтен». Флюгге, правда, писал об «урановой машине» как о мощном источнике энергии, но было ясно, что немцы задумываются о ядерной бомбе.
Хорошо знавший Германию Сциллард не мог допустить, чтоб такая статья появилась без санкции сверху. В печати немцы сообщали, конечно, значительно меньше, чем дознались в лабораториях. Очевидно, они так далеко продвинулись в разработке ядерной бомбы, что не считают нужным скрывать её принцип.
И он понял: нужно снова бить тревогу! Мир ждала беда. Необходимо заставить американское правительство заинтересоваться атомной энергией. Пришла пора урановым исследованиям перестать быть частной инициативой университетов, иначе Гитлер быстро обгонит своих противников. И ещё была важная задача — сделать всё, чтобы бельгийский уран не попал в руки немцев. О соглашении между Сенжье и Жолио Сциллард, естественно, не знал.
Неудача Ферми с военными показывала, что надо идти прямо к президенту Рузвельту. Но как доберётся до президента малоизвестный эмигрант, из милости получивший приют? И даже если он чудом проникнет в Белый дом, прислушается ли президент к его предостережениям? Кто он такой для президента?
Юджин Вигнер, уже давно работавший в Принстоне — его эмигрантский срок подходил к концу, он мог подавать просьбу об американском подданстве,— посоветовал использовать авторитет Эйнштейна. Альберт Эйнштейн тоже эмигрант, но он самый знаменитый физик мира, к его голосу президент прислушается. Эйнштейн сможет помочь и в деле с бельгийским ураном. Он — друг королевы Бельгии Елизаветы. Он бывал у неё во дворце, они вместе играли скрипичные дуэты. Королева, как и Эйнштейн, отличный музыкант. Как-то, в восторге от её игры, он воскликнул после совместного концерта: «Ваше величество, вы такой скрипач, что вам не нужна должность королевы». Оп попросит Елизавету наложить запрет на вывоз урана в Германию. Фирма «Юнион миньер» обладает большой самостоятельностью, но к мнению королевы Бельгии она не может не прислушаться.
Вигнер вызвался сопровождать Сцилларда к Эйнштейну. Эйнштейн в июле отдыхал в Лонг-Айленде, на даче доктора Мура. Вигнер записал по телефону название приморской деревушки — Патчоге.
Друзья два часа разыскивали деревушку со странным названием «Патчоге». Никто о ней не слыхал. Сциллард купил карту Лонг-Айленда. Но и там не было Патчоге, зато имелся посёлок Пеконик.
— Возможно, я ошибся,— смущённо пробормотал Вигнер.— Индейские названия так трудны, к тому же было плохо слышно...
— Поехали в Пеконик,— решил Сциллард.
В Пеконике никто не знал доктора Мура. Два часа поисков окончились безрезультатно. Жестокая жара измотала полного Сцилларда. Вытирая пот, он в изнеможении прислонился к дереву.
— Послушайте, Вигнер,— уныло сказал он,— я вижу в этом перст судьбы. Древние греки говорили, что против рока бороться нельзя. Нам не найти Эйнштейна. Нам не заинтересовать правительство урановыми проблемами. Нам не отстоять бельгийского урана. Давайте же плюнем на всё это предприятие и отправимся домой.
Вигнер был упрямей порывистого Сцилларда. На вид невзрачный, с тихим, вкрадчивым голосом, со странной привычкой при каждом слове кивать головой, он за внешней мягкостью таил стойкую душу. Он органически не умел оставлять дело недоделанным.
— Мы ещё не все улицы обошли. Где-нибудь же этот Мур живёт! А если он на конечном от нас расстоянии, то, потратив конечное время, мы его обязательно найдём.
— К чёрту доктора Мура! К чёрту все конечные и бесконечные расстояния до его дома! — объявил охваченный новым вдохновением Сциллард.— Я буду искать Эйнштейна, а не Мура.
И, подойдя к мальчику лет семи, мастерившему себе удочку, Сциллард вызывающе сказал:
— Уверен, что ты не знаешь, где живёт Эйнштейн.
— Ну, вот ещё!— возмутился мальчишка.—Кто же не знает Эйнштейна? Я могу с вами пойти к его дому.
Эйнштейн встретил гостей на веранде и провёл в свою комнату. Ядерными проблемами Эйнштейн раньше не интересовался. Освобождение внутриатомной энергии казалось ему делом далёкого будущего. Но, выслушав Сцилларда, он понял, что ошибался, скептически относясь к ядерным исследованиям. Возможный захват Гитлером бельгийской руды становился страшной угрозой. Спокойно смотреть, как Гитлер овладевает возможностью создать истребительнейшее оружие, Эйнштейн не мог.
— Что я должен сделать? — спросил он.
— Мы составим письмо бельгийскому правительству, а вы подпишете,— предложил Вигнер.— И копию письма перешлём в Государственный департамент, чтобы американские дипломаты тоже помогали спасти руду Катанги от Гитлера.
Эйнштейн согласился подписать такое письмо. Сциллард и Вигнер уехали. Сциллард недолго радовался успеху. Даже если удастся защитить от Гитлера руду Катанги, остаётся нерешённой главная проблема — не дать немецким физикам вырваться вперёд. Сциллард ломал над этим голову. Он искал верного способа добраться до Рузвельта — и вскоре нашёл его.
Сцилларда познакомили с экономистом Александром Саксом, другом и советником Рузвельта. Сакс когда-то слушал лекции Резерфорда, немного разбирался в физике. Сциллард быстро убедил его, что в мире нарастает драма, связанная с научными открытиями. Сакс согласился передать президенту письмо Эйнштейна и добавить свой комментарий.
Сциллард набросал второй проект письма, более резкий, в нём затрагивались все грани урановой проблемы. Сциллард наконец высказывал всё, что его мучило.
В этот день, 2 августа 1939 года, Сцилларда к Эйнштейну сопровождал Эдвард Теллер. Теллер имел собственную машину и примчался в ней из Вашингтона.
Два эмигранта из Венгрии, два крупных специалиста в ядерной физике, они разительно отличались и внешне и внутренне. Они глядели на один и тот же мир, но видели в нём разные картины. Там, где один с восторгом открывал яркий свет, второй с угрюмым презрением бормотал: «Как темно!» Увлекающийся, открытый, быстро превращавший любого знакомого в друга Сциллард являлся как бы противопоставлением хмурому, недоверчивому, ни с кем тесно не сходящемуся, откровенно всех презирающему Теллеру. В Сцилларде покоряла его высокая человечность, о Теллере знакомые говорили, что в нём «что-то демоническое».