Гарри протянула руку и сжала материнское запястье. Отклика не последовало. Гарри отпустила руку Мириам и, встав, направилась к двери, чтобы поменяться местами с Амарантой. Выходя из палаты, она не стала прикасаться к отцу. Ей показалось, что это было бы слишком похоже на прощание.
Сеансы отлучения от дыхательного аппарата продолжались несколько недель.
Посетители сменяли друг друга — бесконечная вереница друзей и соседей, предлагавших Мириам свою помощь. Гарри почти никого из них не знала, но все они называли ее мать по имени. С головой погрузившись в общественные заботы, Мириам, казалось, снова ожила. Сочувствие близких она принимала с изящным достоинством. Из всех, кто находился с ней поблизости, одна только Гарри замечала, как дрожат ее руки.
Каждый день в больницу наведывался Джуд. Его рука по-прежнему была на перевязи, но ожоги на лице начали заживать. Джуд не входил в палату, но неизменно оставался в коридоре, как бы говоря Гарри, что он всегда рядом и в случае чего готов помочь. Гарри сама не понимала, что ей сейчас было нужно, но одно знала точно: в героях она разуверилась — отныне и навсегда.
Пришла Имоджин — тоже бледная и потрясенная, несомненно все еще пытавшаяся переварить правду о Диллоне. Имоджин в каком-то смысле тоже лишилась своего героя. Она принесла Гарри газету, где был опубликован материал Руфь Вудс. В журналистском расследовании вскрывалась вся подноготная махинаций Диллона. Его финансы давно уже трещали по швам. Амбициозная стратегия скупки компаний, специализировавшихся на компьютерной безопасности, и слияния их с «Луброй» обратилась против самого Диллона. Израсходовав на покупку компаний свой собственный капитал, он влез в долги, с которыми не смог расплатиться. К этому времени многие компании обесценились и кредиторы угрожали Диллону судом по делу о несостоятельности. Инсайдерские махинации явно удавались ему лучше, чем законный бизнес.
Когда пришел Эшфорд, Гарри замерла. Она видела, как крепко он схватил ее мать за руки. Гарри не стала рассказывать полицейским об обнаруженной ею связи между Эшфордом и Леоном. В конце концов, у нее не было никаких улик — одно только имя. Гарри взглянула на мать, с трудом сдерживавшую слезы, и мысленно спросила себя, что она сама должна сейчас чувствовать. Что будет с матерью, если Эшфорда отправят в тюрьму? Впрочем, самообладание быстро вернулось к Мириам, и тогда Гарри поняла: что бы ни случилось, мать с этим наверняка справится.
Эшфорд направился к Гарри и протянул ей руку. Она закусила губу. Он стоял перед ней, склонив голову набок. Его волосы были похожи на комья сахарной ваты. Гарри не могла утверждать, что Эшфорд желал ей зла. Может, он состоял в круге, а может, и нет. Она знала одно: Эшфорд был другом ее отца. Пристально всмотревшись в его большие печальные глаза, Гарри мягко коснулась его руки.
После шести недель сеансов отлучения от дыхательного аппарата улучшения по-прежнему не было. Во время последнего сеанса у отца произошла остановка сердца; он заметно ослабел.
Гарри дотронулась до его пальцев. Пальцы были теплыми, но никак не отозвались на ее прикосновение. Гарри посмотрела на лист бумаги в руке у матери, озаглавленный жирными буквами «НР». Сиделка оставила ей лист на подпись несколькими минутами раньше — как только врач объяснил им, что означают эти буквы.
Он говорил об остановке сердца, о дыхательной недостаточности и о том, что сердце и легкие отца окончательно сдали. Он сказал, что у некоторых пациентов механическая вентиляция легких лишь растягивает агонию. Они слушали молча. Даже Амаранта не нашлась что ответить.
Наконец врач тихо произнес:
— Вероятно, рано или поздно вы сами почувствуете, что его не стоит больше пытаться реанимировать.
НР. Не реанимировать.
Мысли Гарри застыли на месте.
Если сердце отца перестанет биться, врачи не будут пытаться его оживить.
Никаких героических мер.
Гарри сжала в руке пальцы отца и обвела взглядом больничную палату, уставленную трубками и попискивающими мониторами. Она вспомнила обо всем, чему ее научил отец, обо всех тех местах, куда он брал ее с собой. Эта стерильная палата не имела с отцом ничего общего.
Гарри посмотрела на мать, по-прежнему сжимавшую в руке лист бумаги. Неужели она подпишет его, неужели даст согласие на смерть отца? Гарри изо всех сил зажмурилась. Разве она сможет спокойно смотреть на то, как отца зарывают в землю?
— Мам?
Гарри открыла глаза. Амаранта положила ладонь на запястье матери, указывая другой рукой на бланк. Мириам обернулась, вопросительно посмотрев на Гарри. Гарри сглотнула и отрицательно покачала головой.