«Как только оно стало чистым от себя и само по себе, тогда ничто не может задеть его, ничто больше не может загрязнить его. Все прошлое вплоть до этой точки присутствует, но оно больше не может влиять на твои действия».
Мы отправлялись в длительные поездки к торговым центрам или просиживали долгие дневные часы в гостиной центрального дома. Потертая ручка дивана или фотография каких-то морских существ, висящая за ним слишком высоко под потолком, – детали этой гостиной просто впечатались в мой мозг. Он сидел там, сплетая кружево из слов с фантастическим и ужасно смешным изяществом. Его монолог был полной импровизацией, язык и смыслы создавали в воздухе некую вибрацию, которую кроме как ароматом назвать было нельзя.
Иногда у меня в животе возникало явственно противное чувство, что надежды на получение чего-либо нет. Затем мои подозрения усиливались, но каждый раз очарование его компании брало верх над моими реакциями. В целом все это было утомительно. После целого дня слушания Юджи, реагирования на него, реагирования на других людей в комнате, попыток удержания нити разговора, провала этих попыток, попеременных состояний скуки, голода, злости, подавленности и повторения того же цикла я возвращался домой в состоянии коллапса.
В конце каждого дня мы с Йогиней отправлялись в «Арнольд Палмер Люкс», названный так в честь знаменитого гольфиста, которого обожал мой отец. С прошлого лета наш сексуальный союз уже расстроился. В попытке «прояснить» ситуацию и сконцентрироваться на главном объекте – Юджи я успел испортить все, что собиралось начаться между нами, снова вступив в отношения с моей старой подружкой, с которой тоже вскоре расстался.
Между тем Йогиня вела себя так, будто ничего не произошло. Она пекла картошку на ужин, пока я смотрел ранние серии «Клана Сопрано» по старому кабельному телевизору. Мы делились друг с другом общим ощущением смятения и одновременно радости от его присутствия, затем она удалялась во вторую комнату, чтобы похоронить себя под кучей одеял, а я шел курить на террасу под холодное покрывало звезд, чтобы незаметно позвонить подруге в Нью-Йорк. Я был благодарен Йогине за компанию. В комнате Юджи ее улыбка была для меня словно маленький лучик солнца в штормовом море.
Ближе к Новому году народу стало собираться все больше, и в комнате становилось тесно. Юджи сказал, что собирается навестить друга в Северной Калифорнии и не хотел бы, чтобы наша толпа беспокоила его. В тот вечер все бросились в свои комнаты и начали лихорадочно звонить, пытаясь забронировать гостиницу на следующий день и найти в аренду автомобиль.
На следующее утро воздух в маленькой комнате искрил от эмоций. Он передумал. Накануне я пошутил, что выстроившаяся перед дверью обувь делала его комнату похожей на ашрам. Теперь он, как царь Соломон, использовал мою шутку в качестве предлога, чтобы сократить толпу наполовину. Он часто хвастался тем, что в детстве бабушка называла его «kara katulka», что означало «сердце мусульманского мясника». Когда она отказалась уезжать из дома ее покойного мужа, он привел туда семью неприкасаемых, и она уехала в течение часа. Он никогда не страдал сентиментальностью. Каждый раз я съеживался в кресле, когда он благодарил меня за мое замечание о том, что его дом превращается в ашрам. В недвусмысленных выражениях он велел Лакшми и Гухе, Нью-Йоркерше, немецкой паре и еще нескольким человекам ехать осматривать достопримечательности прекрасного Сан-Франциско. Он ни за что не хотел ехать с ними.
– Если вы останетесь, я уеду, и можете забрать ту сучку с собой! – сварливо сказал он, даже не удостоив взглядом даму из Нью-Йорка.
Я ждал, что он и меня отошлет паковать чемоданы вместе с остальными за мое «остроумное» высказывание накануне. Но кто знает, может быть, именно оно и было причиной, по которой он не заставил меня уехать. Наконец, он разогнал народ.
Практически ежедневно мы совершали длительные поездки. Я помню, однажды мы поехали в казино в соседний город. Юджи загребал выигрыши всех игроков себе.
– Что мое, то мое, а что ваше – то тоже мое! – объявил он, смеясь.
Мы тоже смеялись вместе с ним.
Глава 14
«Это не чтение мыслей; это всего лишь эхо-камера: что происходит там, происходит и здесь. Ты не можешь этого делать; ты хочешь расшифровывать каждую мысль, все переводить».