- Зачем возвышать какого-то предателя? В Цитадели таких вычёркивают из истории и оставляют только в воспоминаниях. Воспоминания стирает время. Но памятники… Зачем строить монументы, зачем возвышать какого-то бывшего дожа, который преда…
И тут я осёкся. Застыл. Замер буквально.
Расколотая молния…
Я понял, что не могу продолжать. Я всем нутром осознал, о ком речь. Говорить и писать о нём невзначай - легко. В Цитадели, конечно же, знают о многом: о его приходе к власти, становлении правой рукой Вели… Кукловода. Но эта история - это истинная история падения. История, рассказанная не пропагандой Царства, не кайзерами. А теми, кто ненавидит его до сих пор.
- Да-да, - горько усмехнулся Диамантэ, - ты сделал правильную паузу в своей реплике, Кусок. Возвышаете его как раз ВЫ.
Его. Фюрера Нерхиара.
Я не мог поверить в услышанное. И в то, что готов соприкоснуться с тем, с чем вряд ли встречался в своей жизни хоть один житель моей родины.
С тёмной тайной.
- Диамантэ, ба́ста серто́нэ, циа́го со́немен! - взъярилась Генгемета.
Диамантэ замолчал, отвернулся, принялся смотреть на далёкие синие ели, где спрятался его родной «Галерика Верченелла».
Фургон остановился.
Я вышел следом за Цольгой.
Поистине пугающая картина развернулась пред моим взором. Былое, обратившиеся в угольки мрачное величие и в то же время падение дома, полного тайн истории, самых тёмных и опасных, увидел я. Старинный, маститый особняк был разрушен. Две изящно изогнутые лестницы почти лишились и перил, и ступеней. Фасадные украшения, в том числе причудливые статуи невиданных созданий самых удивительных форм лежали осколками у подножья расколотых стен. Окна обратились в проломы и взирали на нас само́й темнотой изнутри. Когда-то парадный дворик украшал сад. Украшали ели… И от них остались лишь обугленные пни. Не пожалели даже символы самого Элевентэля! Это так пугало. Особняк обгорел, но часть передней, опять же «парадной» стены, часть ограды, приглашавшей когда-то прошествовать ко входу в поместье, и этот расколотый, пересохший фонтан… всё это уничтожил, исковеркал не только лишь огонь. Всё это было изувечено и разорено яростью и злобой. Взращёнными ли пропагандой или же искренне зажёгшимися в сердцах элевен? Ответа не было. Был лишь развороченный, разграбленный, уничтоженный каменный особняк, почерневший, потрескавшийся забор его, чёрная обуглившаяся почва и мрачный, одинокий, высохший фонтан. А ещё загадочная стена позади этой виллы, на которой, точно раны или шрамы, вырезаны были росписи на причудливой языке эльфов, на этой тэ́ле джалья́тиэль. Каждый круг, каждая вязь, каждый символ пестрел ненавистью, выжженной в самом сердце. Этот огонь, огонь гнева, бессильной злобы и страха, оставил чудовищные ожоги на всей протяжённости мрачной стены. Даже… на странном гербе.
Гербе, который, вероятно, был иным изначально, но некий безумный скульптур прямо поверх, или же на основе старого и помпезного символа выбил иной. От былого грозного величия осталась лишь молния. Расколотая молния в круге из колючей проволоки.
Я завороженно смотрел на этот странный, жуткий символ, а Генгемета тем временем встала у порога разрушенного крыльца дома, встала перед нами и оглядела нас всех. Затем она достала бумагу. Письмо или, скорее, открытку.
- Грагосианец в своём послании дал нам понять, что ответы следует искать здесь. В этом мерзком самой природе месте.
Она показала нам открытку.
На ней была иллюстрация в виде цветов и шляпы-цилиндра. Казалось, такие открытки Полюццо мог вполне использовать как, ну скажем, приглашения на некое торжество, день Рождения как вариант. Но «приглашение» гласило иное:
«Вас ждут тайны. Тайны, что вы давно сожгли. Но их не выжечь из ваших душ. Если осмелитесь, ступайте и удивите Великого Полюццо. Ступайте в особняк Падшего дома».
Однако всеобщее напряжение вызвала последняя строчка. Эльфийка призвала всех нас обратить на неё внимание.
«Лишь двое пройдут испытание».
- Чвикликс спрашивает: так, что это значит?