Ответ на этот вопрос дала Цольга.
- А очень юдобно, Чвик. Юдобно нас лазделить таким облазом.
Сколько недоверия и желчного скепсиса я увидел в этих синих глазах. И я всецело поддерживал подозрения Цольги. Командир, как оказалось, тоже.
- Чвикликс говорит: мой штурман дело говорит, Генгемета. Эльфийский летун, особняк, нам не улететь, и в приглашении значится «двое».
- Я думаю, - перебила командира Генгемета, бросив взгляд на меня, - это предупреждение говорит о том, что в доме есть опасные участки, которые всем нам не пройти.
- Чвикликс говорит: а я вот думаю, какого хера в этом доме на эльфийском летуне вообще делал Полюццо.
- Кто-то, блин, пловёл его сюда!
- Чвикликс говорит: кто-то, у кого есть полномочия.
Слова Изз-Флизз о женщине-заказчице так и зазвучали вновь в ушах. Не забыл я, что подруга командира говорила, что заказчица похожа на эльфийку.
- Чвикликс говорит: кто-то, кто обладает властью привести сюда человека, квизза и гоблина!
- Как это было сделано сегодня, - ляпнул я невпопад. Но эффект мои слова произвели. Эффект закрепления обоснованных подозрений.
Мы не стали делиться с Генгеметой нашей информацией о заказчиках и тому подобное. Но факт оставался фактом: мы подозреваем её, и наше пребывание на Марджентэ есть яркое тому подтверждение. Но… зачем и она здесь? Если она причастна, зачем ей лезть в эту Игру? Этим вопросом я уже задавался.
- Ребята, но́сперэ! - воскликнул Диамантэ. - Я что-то сомневаюсь, что…
- Помолчи, Диамантэ, силе́нциэт, - заткнула парня Генгемета, отчего наш новый друг чуть не поперхнулся тем, что хотел сказать.
Хочется отдельно описать этот взгляд и то не передаваемое ощущение, которое я испытал, хотя Генгемета смотрела прямо в глаза племяннику. Это было подавление. Она знала, что он не осмелится ничего сказать. Это было невероятно отвратительно. Генгемета с племянником общалась холоднее, чем с нами. Всю сложность их отношений она сейчас обрисовала этим взором и этим «силенциэт». Одна фраза показывала, что он для неё никто. Мне, вот честно, просто захотелось уйти. В знак протеста. Возможно, когда-то так поступить захотелось и Диамантэ.
- Чвикликс говорит: ты, карга херова, условия нам не ставь. Хочешь разделить нас? Так мы не паримся! Если ты с фокусником не заодно, то задача у нас с тобой общая. Если заодно - тебе же хуже. Короче, входим в дом вместе, осмотримся в фойе или как у вас тут это называется. И вот тогда решим, делиться на пары или нет.
- Пары? - удивилась Генгемета, сверля командира взглядом.
- Чвикликс говорит: да, пары. Не «пару», сука, а «пары»! Полюццо хочет играть? Играют все!
****
Глухой стук шагов по каменному, почерневшему полу и хруст стёкол, осколков да обуглившихся кусочков мебели, лепнины и штукатурки возвестили нас о том, что мы вошли в это забытое, брошенное, но всё также хранящее былую ненависть место. Здесь витало что-то, что с первых шагов поселило тревогу в сердце. Воспоминания, которых я не мог видеть, здесь рисовало воображение. Дом был охвачен пламенем когда-то и стал чёрен точно не-материя, выгорел дотла, но остался стоять. Словно испачканный и изуродованный огнём, пожаром и вырвавшимся из душ его уничтожителей гневом, он всё равно с былым достоинством встречал нас.
Когда-то здесь царил свет. Сияли люстры и светильники, от которых остались погнутые, покорёженные золотисовые канделябры. Когда-то просторный и напыщенно церемониальный зал (хотя это был всего лишь холл) украшали скульптуры, причудливые, должно быть, ведь некоторые из них являлись частью интерьера, частью стен, просто вытарчивая, точно вылезая из них. Эти странные фигуры уже сложно было идентифицировать, но чудилось, что это некие мифические и легендарные существа. Их части кое-где не были сбиты с закоптившихся каменных стен полностью. Я заметил длинную руку, а чуть в глубине холла на правой стене увидел часть перепончатого крыла, явно бывшее элементом необычного и большого изваяния, возможно, целого ансамбля. Все эти скульптуры были органично вписаны в отделку, что можно было заметить и сейчас, просто потому, как они ловко и естественно соединялись с орнаментами, украшавшими стены и местами сохранившимися. Ломанная мебель, рамы от сбитых со стен картин, когда-то наполированный, а ныне обшарпанный пол — таким было теперь убранство особняка. Стены уродовали трещины, которые будто были проделаны специально, какими-то таранами. А, быть может, ударами самой стрегонерии! И всё же обрывки статуй, узоры, которые, похоже, можно было извести только вместе с этими необычайно высокими стенами, почерневший, но ещё напоминающий о роскошных люстрах потолок — всё это создавало впечатление, что величественная вилла как могла до последнего держалась под ударами разорителей, надеясь будто, что семья, владевшая ею, ещё когда-то вернётся домой. Потому и сейчас она безуспешно, но гордо пыталась сиять перед нами тем, что осталось от её величия. Воистину, здесь наследие и высшая мера архитектурного искусства эльфийского народа обрели жизнь и внутреннюю силу. Есть лишь один способ лишить виллу всего этого — разрушить до основания. Но этого не сделали. В назидание? Не знаю. Может, побоялись гнева этого поистине впечатляющего места.