****
Но прежде, чем мы ушли, мой взгляд застыл над кое-чем неожиданным. Я увидел картину. Большую и немного косо висящую на стене над нами, прямиком над разветвляющимися лестницами. Это был портрет. И от него мне стало не по себе.
Седые или, скорее, пепельные волосы худого, но высокого мужчины на этой картине были убраны в хвост. Цвет его волос как-то странно сочетался с бледным цветом кожи. Он стоял гордо и величаво, сцепив руки за спиной. На нём был белый мундир с серебритовыми знаками отличия и узорами того же цвета. Стоял этот элевен на тёмном фоне, не считая вымпела справа позади него, рисующего причудливый герб с молниями. Он сурово, насупившись, немного даже скривив губы, смотрел на меня… выколотыми, вырезанными глазами. Полотно картины было изодрано в этом месте с какой-то звериной яростью. Из-за полумрака в холле виллы «Сицилия» это надругательство порождало странный эффект: казалось, будто эльф на портрете плачет. И слёзы тёмные капают на белый мундир. Кровавые слёзы.
На широком, рваном и грязном знамени внизу картины было что-то написано шрифтом тэла джальятиэль в круге. Я, само собой, не знал этого языка и вряд ли постигну когда-нибудь. Но если там имя... имя этого эльфа мне знакомо. Несмотря на «слёзы», затемнившие его глаза, я, конечно, узнал его. Я так часто видел этого эльфа в газетах, а однажды, даже за трибуной на площади перед Царшлёссом. Только ныне от яркого и белоснежного костюма не осталось и намёка. Ныне он носит чёрное… с золотисом.
Я с максимальной осторожностью ступал по каменному полу коридора, уводившего в левое крыло особняка. Следы разорения не исчезали, а даже наоборот. Уничтожители этого необычного поместья не просто отдали его огню на съедение, они тщательно старались обезобразить каждый уголок, точно разворошить осиный улей. Содранные обои, расколотые стены, сбитые с петель двери. В коридоре были разбросаны куски разломанной мебели, разорванные полотна картин, разбитые зеркала. В каждом отражении множества осколков я будто бы видел тот хаос, что обрушился на дом.
Любому стало бы неуютно в таком месте, несмотря на цель визита. А наша цель ещё и была потенциально опасна. Кто знает, возможно, здесь Полюццо расставил загадки на манер каких-нибудь неожиданных ловушек для нас.
Но ещё одной деталью путешествия, что доставляла мне неловкость, была отчуждённость моего нынешнего спутника. Я привык работать в команде. Даже в паре в небесах над Пропастью нужно чётко знать свои роли, уметь среагировать быстро и эффективно. И не забывать прикрывать напарника. Оттого мне уже было сложно с матриархом Генгеметой — мне нужно было преодолеть этот «барьер», хоть немного понять, чего от неё ждать в определённой, в особенности, в опасной ситуации. Нужно было разрядить напряжение. Узнать хоть немного спутника поневоле — верный способ защититься и от него в том числе.
- Эта… эта вилла, - начал я неуверенно разговор с шедшей впереди эльфийкой, - она не охраняется ведь?
Генгемета не ответила, но я будто каким-то образом ощутил, что она внимательно слушает меня.
- Весь участок разорён, разрушен, - продолжал размышлять я, - но… оставлен на месте, ни в коем случае не снесён, не стёрт полностью с острова.
- Он не может быть стёрт даже из наших сердец, мальчик. Ни этот дом, ни этот остров, ни зло, что осквернило весь Падший дом.
Её голос звучал тихо, предостерегающе. Я понимал, что лезу не в своё дело.
- Однако, его не охраняют. Вдруг в нём как раз осталось что-то опасное, раз уж…
Генгемета обернулась, бросила на меня взгляд, затем вновь стала следить за нашим продвижением в этом полумраке.
- Его охраняет тёмная судьба. Никто из нас не хочет даже лишний раз подумать о «Сицилии». Это дурной знак. Это место наполнено мерзкой само́й природе сущностью. Ярость была выплеснута давно. Теперь осталось опустошение и страх перед тем, что хранит этот дом.
Я так и не уловил, что именно она имела в виду из двух вариантов, говоря слово «дом».
- Мне кажется, - расфилософствовался я, - он хранит больше, чем то, за что его уничтожили. Дело не в Нерхиаре, не в его ужасных деяниях. Дело в памяти и самосознании. Последнее часто между строк прививается и в нашей стране… да и в вашей, как мне кажется. Вся эта ярость и страх плюс то, кем сейчас является хозяин этого дома — всё это часть понимания самого себя в вашей… да и в нашей культуре.