Я подхожу к своей машине на парковке, сажусь и блокирую дверцы, не сводя глаз с зеркала заднего вида. Если что-то или кто-то есть позади — я хочу знать.
— Да вот как раз уезжаю. — Завожу машину и, включив заднюю передачу, радостно трогаюсь. — А ты откуда узнал?
Джош мог, конечно, поговорить по телефону с Беа, вот только звонить ей раньше меня он стал бы, только если уже откуда-то знал, что я на родах. Хотя вдруг Беа сама ему зачем-то позвонила? Надеюсь, с детьми ничего не случилось…
— В приложение зашел, — объясняет Джош. — Увидел, что ты в больнице.
— Ах да, точно…
После его слов я чувствую себя уязвимой, словно за мной следят, ведь так и есть — Джош следит. Представляю, как он наблюдает сейчас за крошечной иконкой с моей фотографией, которая движется по карте — вот она покидает гараж, вот выезжает на улицу, а он все смотрит и смотрит…
Я спрашиваю Джоша, как прошла игра и во сколько он будет дома. Выясняется, что раньше меня, и поэтому детей от Беа заберет сам. Мы прощаемся, Джош просит сильно не гнать, и я кладу трубку.
Когда проезжаю перекресток, мне приходит сообщение. Знаю, нельзя отвлекаться за рулем на телефон, и все-таки смотрю, кто написал. Снова тот номер с кодом 630, с которого я получала угрозы. Знакомые цифры мгновенно вселяют в меня ужас, и я сворачиваю на парковку возле поля для гольфа. Не могу дальше ехать — руки трясутся, да и хочется внимательно прочитать сообщение. Я вспоминаю про Джоша — сидит, наверное, сейчас, смотрит на карту в приложении и думает, зачем я остановилась.
Сделав глубокий вдох, я настороженно читаю:
Надеюсь, не забыла про меня? Потому что я о тебе помню.
На этот раз в конце стоит другой эмодзи — кричащее в ужасе лицо.
Кейт
Одиннадцать лет назад Май
Приемная доктора Файнголда находится на третьем этаже соседствующего с больницей медицинского центра. Здание центра очень современное — много стекла и естественного освещения. Войдя в вестибюль, мы с Беа решаем не стоять в длинной очереди к лифту, а пойти по лестнице. Идем практически молча, сберегая силы для крутых ступенек, но даже без слов ясно: Беа хочет, чтобы я передумала.
Однако меня не переубедить. Решено — я обязана с ним увидеться.
Мы поднимаемся на третий этаж, проходим по коридору, и когда до кабинета остается совсем немного, Беа не выдерживает.
— Вот на что ты надеешься? — сердится она и останавливает меня за руку, чтобы взглянуть в глаза.
Я никак не могу подобрать нужные слова, поэтому не отвечаю.
Тогда Беа прерывает мое молчание:
— Думаешь, он вдруг возьмет и во всем сознается?
— Нет, конечно, — я качаю головой. — Не думаю.
— Тогда сама спросишь? — не унимается Беа.
— Ну конечно нет, — повторяю я и пытаюсь объяснить, что вовсе не намерена вытягивать из доктора Файнголда признание. Скорее надеюсь на некое предчувствие, на интуицию, которая в случае чего подскажет: да, это он что-то сделал с нашей Мередит.
Приемная возле кабинета не очень большая, но довольно уютная. Девушка-регистратор спрашивает мое имя, подает бумаги и просит пока сесть и немного подождать — медсестра скоро подойдет. Я сажусь и начинаю заполнять формы, вписываю имя, адрес. Тут Беа бросает взгляд на документ и резко толкает меня в бок.
— Ты с ума сошла?! — шепчет она, видя, что я написала свои настоящие данные.
Беа редко на меня злится, а сейчас это и не злость вовсе — у нее в глазах страх. Она боится, что я ввяжусь во что-то, во что не следует, так же как и Мередит. По моему мнению, выдумывать имя и адрес необязательно, вряд ли кто-то здесь будет вдаваться в такие подробности. Очевидно, Беа считает иначе.
— Сходи за новой анкетой! — просит Беа.
Поздно — ровно через секунду открывается дверь и меня вызывает медсестра.
— Вот, — вставая, подаю я документы.
Медсестра приветливо улыбается Беа, видимо полагая, что та останется ждать в приемной. Однако Беа, неожиданно для медсестры, поднимается со стула вслед за мной.
— Что ж, конечно! — говорит девушка. — Вашей подруге тоже можно.
— Спасибо, — говорю я, — а то отец ребенка не смог со мной пойти.
Изо всех сил пытаюсь сохранить спокойствие. Вдох-выдох, вдох-выдох. Пусть мне и кажется, будто все вокруг догадываются, зачем я здесь, ни у доктора Файнголда, ни у кого из его сотрудников все-таки нет причин сомневаться, что я действительно пришла на прием. В их глазах я просто-напросто счастливая будущая мама. Поэтому натягиваю блаженную улыбочку, следую за медсестрой в смотровую и принимаюсь там болтать о беременности, о ребенке, о том, как жду его появления на свет, сыплю вопросами: мол, в семье у нас часто рождаются двойняшки — могут ли и у меня быть? Когда станет ясно?
— Могут, — любезно отвечает медсестра, а затем спрашивает, у кого именно в семье двойня и обрадуемся ли мы с мужем такой новости.
— А как же иначе? — восклицаю я. — Это ведь такое счастье! Всегда хотела большую семью.
— Поверьте, далеко не все бывают рады двойне.
На слове «муж» медсестра бросает взгляд на мою руку. Да, обручального кольца на ней нет, ведь мы с Беа не женаты. Пока. Мы очень надеемся, что однажды у нас в штате все-таки узаконят однополые браки. Нас, конечно, посещала идея пожениться в другом месте — например, в Массачусетсе, — но было бы странно потом вернуться домой и жить с мыслью, что здесь наш брак все равно не признан. Зато я ношу другое кольцо — помолвочное. Оно аккуратное, утонченное: серебряная полоска с изящным узелком. Внимательный глаз заметит, что у Беа точно такое же. Мы выбирали их вместе и пообещали друг другу пожениться сразу, как только появится возможность.
— Возможно, срок у вас еще маленький, чтобы УЗИ показало, многоплодная ли беременность, — объясняет медсестра. — Доктор Файнголд — настоящий профессионал, он разберется.
Она измеряет мне температуру, пульс, давление, задает вопросы, например когда была последняя менструация, — ответ я подготовила заранее, так как знала, что меня об этом спросят. Я называю выдуманную дату, такую, чтобы срок получался совсем небольшой, недель пять-шесть. Затем медсестра просит меня пройти в уборную и подготовить образец мочи.
Вернувшись в кабинет, медсестру я уже не застаю, но замечаю оставленную для меня одноразовую рубашку и переодеваюсь. Теперь остается ждать, когда придет доктор.
— Еще не поздно, — говорит Беа, пока я пристраиваюсь на кресле, глядя на подставки для ног и чувствуя подступающую тошноту.
Я не знаю, как все будет, не знаю, чего ожидать, да и вряд ли мои ожидания имеют значение. Того и гляди медсестра получит результаты анализа, выяснит, что я не беременна, и тогда прием будет окончен, едва начавшись: доктор озвучит грустную новость, я изображу на лице печаль, и мы с Беа уйдем. Тем не менее я успею хотя бы взглянуть на Файнголда, а это уже что-то.
— Мы можем уйти, — продолжает Беа. — Можем отказаться от этой затеи.
— И что скажем? — Будет странно, если мы вдруг возьмем и уйдем.
— Соврем про семейные обстоятельства.
Я не хочу уходить, пока не взгляну на него, не поговорю с ним. Мы так близко к цели.
Я закрываю глаза, делаю глубокий вдох и отвечаю:
— Мы уйдем уже через несколько минут. Ничего плохого, поверь мне, не случится. Для него я просто очередная беременная женщина. Главное, веди себя естественно, и всё. — Показываю на журналы на столике. — Возьми, сделай вид, что читаешь.
Вдруг раздается два коротких грубоватых стука, и дверь распахивается. А вот моя гинеколог перед тем, как войти, всегда сначала немного приоткрывает дверь и спрашивает, одета ли я. В отличие от доктора Файнголда, который входит сразу же. Он высокий, суровый на вид, а на его лице та неискренняя улыбка, когда улыбаются одни только губы, но не глаза. На нем серые брюки и белый халат, из-под которого выглядывает воротник рубашки. Возраста он примерно такого, как я себе и представляла. Когда Джанетт поведала, что доктор Файнголд чересчур принципиален, я сразу предположила, что он немолод, этакий врач старой закалки, который немало повидал и прочно укоренился в своих убеждениях. Ему около шестидесяти пяти, и он наверняка мечтает поскорее уйти на пенсию, махнуть куда-нибудь в теплые края — и вовсе не хочет, чтобы вишенкой на торте его многолетней карьеры стала судебная тяжба с Тибоу.