Новый мощный рык прогремел над ее головой.
Перепуганная девочка даже не думала бежать. Она закрыла голову руками и громко, безудержно расплакалась. Шершавый язык прошелся по ее щеке.
Аш мгновенно замолчала. Шрамы саднило. Она медленно привстала на колени. Львиная морда была высоко над ее головой. Аш задрала голову, взглянула в золотистые глаза, увидела щетинистые усы на щеках. Широченный язык выскользнул из-за белых зубов и ободрал ей вторую щеку. Незажившие шрамы отозвались горячей болью. Она вскинула руку, коснулась их пальцами, застывшими и бесчувственными как деревяшки. На стене часовни весело защебетал крапивник.
Одна ее часть - девчонка, выросшая среди солдат и привычная иметь дело с крупными и опасными животными на охоте, - заставила Аш замереть в полной неподвижности: "он меня не тронул, убежать не удастся, нельзя его раздражать..." Другая часть ее естества казалась девочке совершенно новой. Ее наполнял обжигающий восторг. Не в силах вспомнить слов незнакомого гимна, которые произносил священник, она запела вслед за капитаном:
И в самый темный час ночной не знает страха рыцарь.
Придет рассвет, и солнца луч молитвой встретит он.
И в светлых лучах, злодеям на страх, к победе шагает рыцарь.
Тепло и свет он в мир несет, и Свет хранит его.
И Свет хранит его.
Аш замолчала, и на поляне воцарилась тишина. Девочка не умела еще почувствовать различия между хриплым пением мужчины и чистотой собственного голоса, неумело повторяющего мотив, слышанный у лагерного костра.
Все время, пока ее юная душа выпевала слова гимна, разум стонал: "нет, нет!". Она хорошо помнила охоту на леопарда под Урбино, когда огромная кошачья лапа одним ударом вспорола брюхо собаки и разбросала кровавые кишки по траве.
Гигантская голова склонилась к ней. Какое-то мгновение она не могла вздохнуть, утонув в густой шерсти гривы. Глаза Льва заглянули в глаза ребенка, в них мелькнуло простое звериное понимание запаха и присутствия человека. Огромные мускулы напряглись, и зверь взметнулся над ее головой. Аш еще успела обернуться и увидеть, как он исчезает в зарослях на краю поляны.
Она осталась на земле, прислушиваясь к удалявшемуся шороху кустов.
Звон металла привел ее в себя.
Аш сидела в подтаявшем снегу, растопырив ноги. Ее голова приходилась как раз вровень с выпуклыми наколенниками доспехов капитана, стоявшего над ней. Серебряная гравировка ножен блестела перед глазами.
- Он ничего не сказал, - пожаловалась девочка.
- Лев, рожденный Девой, - зверь. - Высокий голос священника громко прозвучал на опустевшей поляне. - Просто животное. Лорд капитан, я не понимаю... Известно, что это дитя - не девственница, однако Он не причинил ей никакого вреда.
Бородатый капитан уставился на девочку с высоты своего роста. Аш с испугом увидела нахмуренные густые брови. Он заговорил, но не с ней.
- Может, это было видение, которое следует понимать иносказательно. Дитя - наша несчастная страна, ожидающая спасения от дыхания Льва. Зимняя пустыня, изуродованное лицо - все к одному. Я не умею истолковать происшедшее. Это может означать все что угодно.
Священник водрузил обратно на голову свою стальную шляпу.
- Господа, то, что мы видели здесь, касается только нас. Если изволите, удалимся, чтобы в молитве искать понимания.
- Да, - капитан нагнулся. Подобрал свой шлем и вытряхнул из него снег. Солнце вдруг прорвалось сквозь тяжелую пелену зимних туч и зажгло огонь на его рыжих волосах и твердой стальной скорлупе. Отворачиваясь, он добавил:
- Пусть кто-нибудь возьмет соплячку на руки.
3
Она нашла применение своей детской красоте, которую так удачно подчеркивали шрамы на нежных щеках.
К девяти годам спутанные кудряшки отросли до лопаток. Аш мыла их каждый месяц. Сальные серебристые локоны тускло блестели, но ни один солдат в лагере не мог бы сказать, что от них воняет. Одевалась девочка в обрезанный по росту камзол и рейтузы, а поверх в холодную погоду накидывала взрослую куртку. В широкой взрослой одежде она казалась еще меньше, чем была на самом деле.
Один из пушкарей часто давал ей поесть или кидал медную монету. Он перегибал девочку через лафет, отстегивал клапан штанов и загонял ей в задницу.
- Чего осторожничаешь? - обижалась она. - Ребенка ты мне не сделаешь, у меня еще нет "цветов" - ну, месячной крови.
- У тебя и еще кой-чего нет, - смеялся канонир, - но пока не найдется миловидного парнишки, сойдешь.
Он подарил ей как-то полосу кольчужного полотна. Аш выпросила ниток у интенданта, полоску кожи у оружейника и пришила к ней цепочку стальных колец. Теперь у нее было что-то вроде кольчужного воротника или пелерины, и она надевала его, когда училась своему ремеслу - в стычках, угонах скота или в столкновениях с бандитскими засадами. Ее будущее ремесло - конечно же, ремесло солдата, усомниться в этом даже не приходило ей в голову.
Она молилась о настоящей войне, как другие девочки ее возраста, в монастырях, молили Зеленого Христа избрать их своими невестами.
Гильом Арнизо тоже был пушкарем в их отряде. Он никогда не трогал Аш, зато научил ее писать свое имя буквами зеленого алфавита: вертикальная полоса с пятью зазубринами ("сколько пальцев у тебя на руке?") с правой стороны ("где у тебя меч!"). Читать он сам не умел, но обучил девочку счету. Канониры могут пересчитать каждую порошинку заряда, думала Аш. Впрочем, тогда она еще мало знала канониров.
Гильом показал ей ясень - "аш" - и научил, как сделать из молодого ясеня охотничий лук (потолще, чем тисовый).
И Гильом повел ее на бойню, после августовской осады Динанта, пока отряд еще не вернулся за море.
Весеннее солнце играло на цветах боярышника в придорожной изгороди. В лицо дул холодный ветер, уносил за спину шум и вонь лагеря.
Аш сидела на колючем хребте коровы, свесив ноги на сторону. Гильом шагал рядом, опираясь на резной посох из тайного черного дерева. Аш знала, что еще до ее рождения удар алебарды в пешем бою раздробил ему колено. Тогда он и перешел к осадным орудиям.
- Гильом!
- М-м?
- Я сама бы могла ее отвести. Чего тебе тащиться в такую даль!
- Угу.
Аш посмотрела вперед. За деревьями уже виднелся двойной шпиль церкви. Они подошли к опушке леса перед деревней, и в ноздри ударил запах бойни.
- Кровь Господня! - выругалась Аш. Жесткая ладонь сжала ее тощее колено. Девочка ссутулилась и с отвращением сплюнула.
- Нам туда, - указал Гильом. - Теперь, ради милости Божьей, слезай с этого мешка костей и веди ее сама.
Аш лягнула пятками тощий коровий бок и ловко спрыгнула в дорожную пыль. Коснулась рукой земли, чтобы восстановить равновесие, и живо выпрямилась. Обежала вокруг уныло бредущей скотины и вприпрыжку подскочила к длинноногому канониру.
- Гильом, - девочка потянула его за рукав камзола. Под грубой тканью не было тонкого полотна. Гильом, как и сама Аш, не запасся рубахой. Гильом, тебе нравятся мальчики?
- Ха! - он сверху вниз уставился на нее темными глазами. Жесткие черные волосы, уже поредевшие на макушке, спадали ему на плечи. У него была привычка бриться кинжалом каждый раз, когда доходили руки наточить клинок, но на жесткой загорелой коже не было видно ни одной царапины.
- Нравятся ли мне мальчики, мисси? Тебе интересно, почему меня не удается обернуть вокруг пальчика, как остальных? Стало быть, ты думаешь, дело в том, что я предпочитаю мальчиков, а не девочек?
- Вообще-то, все делают, что мне хочется, стоит мне немножко притвориться.
Гильом потянул ее за длинную серебристую прядку.
- По мне, ты и так хороша.
Аш поправила волосы, прикрыв заостренное ухо, и лягнула зеленую кочку на краю дороги.
- Я красивая. Я еще не женщина, но уже красивая. Во мне кровь эльфов посмотри, какие волосы. Посмотри, не тяни... - она несколько раз повторила последние слова нараспев, потом обратила на него взгляд - больших, широко расставленных глаз - она знала, как выглядит. - Гильо-ом!
Канонир шагал вперед не глядя на девочку, твердо втыкая в пыль наконечник посоха, потом поднял палку, приветствуя двух стражников у ворот деревушки. Аш заметила, что они вооружены окованными железом дубинками, а вместо лат на них кожаные куртки.