Выбрать главу

— Браслетики, мадемуазель? — парень в грязной футболке тычет мне прямо в нос связку плетеных красно-белых браслетов и пытается натянуть свой товар мне на руку, но я ору ему прямо в лицо:

— Нет!

Он отшатывается, будто я его ударила, — изумленно вскинув брови и приоткрыв рот. Я бормочу что-то невнятное, типа «мерси», но он уже переключился на кого-то другого.

Дыши глубже. Все уже произошло. Просто, фак, успокойся. Я трясу сведенными в судороге кулаками, чтобы снизить в них напряжение, и поднимаю глаза к небу. Яркая синева, пронизанная тонкими перистыми облаками, охлаждает мой мозг, и сжимающий сердце страх медленно отступает.

Окна дома, в котором жила Анжела, выходят на фермерский рынок, расположенный на узкой улочке напротив станции метро. Здесь гораздо оживленнее, чем на таких рынках в Сан-Диего: люди целуются при встрече по-французски, в обе щеки, все радуются жизни. Откуда-то долетают звуки аккордеона, и этот милый узнаваемый саундтрек Парижа заставляет меня скрежетать зубами.

Я останавливаюсь у неказистой двери дома Анжелы и опускаю на землю спортивную сумку. Мы когда-то ездили в Париж с родителями, и я помню, что Монмартр стал центром парижского уличного искусства больше ста лет назад. Через каждые пару метров вдоль улицы сидят художники с картинами и фотографы с черно-белыми работами.

Ничего не имею против изобразительного искусства, например анатомических атласов, карт нервной системы человека или эскизов восемнадцатого века. Картины, изображающие эмоции и чаяния, оставляют меня равнодушной, а неопределенные абстракции всегда казались мне пустой тратой времени.

Мне нужен смысл. Мне нужна определенность.

Анжела не такая. Сверхъестественная способность моей сестры-близнеца переживать по поводу малейшей неприятности, случившейся с кем-нибудь, была расхожим поводом для шуток в нашей семье. Мы шутили, что она не упустит и мухи, которую прихлопнули где-то за два квартала. Она эмоционально реагировала на все: на живопись, на книги… Ее мог запросто растрогать взгляд какого-нибудь пухленького мальчугана, который с завистью смотрит на проезжающий мимо грузовик с мороженым.

Однажды я читала, сидя на заднем дворе, и вдруг услышала ее плач. Я захлопнула книгу про динозавров и вскоре обнаружила сестру сидящей в нашем домике на дереве, где она с рыданиями оплакивала нечаянно раздавленную бабочку. Не зная, чем ее утешить, я обняла ее и сказала, что мы похороним бабочку со всеми почестями, чтобы она окаменела и превратилась в ископаемое, как динозавры. И однажды кто-нибудь найдет ее окаменевшее тело и обрадуется. В качестве гробика мы приспособили коробку от моего нового микроскопа, подложив туда газету, надеясь, что так каменеть ей будет приятнее.

У кнопки домофона табличка с именем сестры — «ДАРБИ Анжела» — каждая клеточка моего тела начинает задыхаться от ужаса, что это реально. Я нажимаю кнопку. Какая-то часть меня надеется, что сейчас сестра ответит своим мелодичным голосом: «Привет, Мун».

Слезы застилают глаза: кажется, сейчас появится Анжела. Прислоняюсь к кованой решетке, щека жадно впитывает холод металла. Колени подкашиваются. Я уже готова разрыдаться, но тут за стеклом появляется парень. Я вздрагиваю и отступаю. Он открывает дверь, его высокая фигура едва вписывается в проем. Темные волосы аккуратно разделены пробором.

— Bonjour, mademoiselle[5]. Шейна?

Стараюсь взять себя в руки, понимая, что это бойфренд Анжелы. О существовании которого я не подозревала, пока не получила имейл.

— Да. Это я.

— А я Себастьян. Можно просто Себ, — добавляет он. Из-за акцента имя звучит как Себа.

Аквамариновые стены узкого коридора подчеркивают блеск мраморной плитки на полу. Внутри ободряющая прохлада. Дверь за спиной захлопывается с глухим щелчком. Если бы меня встречала Анжела, а не этот Себа… Она бросилась бы мне на шею, мгновенно забыв наши последние слова, сказанные в гневе, и сжала в объятиях до хруста костей. Я бы, конечно, орала, требовала прекратить, но на самом деле мне бы это нравилось. Если бы она была жива.

Наши шаги гулко отдаются эхом в вестибюле, Себ ведет меня к винтовой железной лестнице мимо единственной двери с надписью «Консьерж». На первой полосе газеты, которая лежит на мохнатом коврике у двери, чернеют жирные заголовки. Похоже на русский, но название боковой колонки написано латиницей: «Traffic». Почему-то это меня злит. Вместо того чтобы писать о смерти моей сестры, они публикуют заметки о проблемах уличного движения.

— Позволь? — Себ берет мою спортивную сумку и удивленно поднимает брови: она почти ничего не весит. Еще бы — там одежды всего на три дня. Мы гуськом поднимаемся по лестнице, но он вдруг резко оборачивается.

вернуться

5

Добрый день, мадемуазель (фр.).