Впрочем, Долина Отражений вовсе не состояла из волшебных линий и мерцающего тумана. Как убедился Мей, здесь имелись не только колодцы и мельницы, но и козы, и куры — в общем, всё, что необходимо для жизни таких же людей, как он сам. Никто здесь не похищал человеческих детей, не приносил жертвы и не пел при луне. Хотя Отражения иногда вели себя довольно необычно по меркам Мея, он скоро осознал всю нелепость тех небылиц, в которые свято верили многие из его друзей и бывших соседей.
Он быстро погрузился в эту новую, немного безумную жизнь — погрузился настолько, что почти не успевал думать о Городе-на-Сини, или воинах Порядка, или даже о своём Даре. Точнее, о нём он не думал до одного морозного вечера недавно пришедшей зимы.
В тот раз Гэрхо экзаменовал его по очередному изученному труду. Он сидел напротив Мея в опустевшем обеденном помещении и с шелестом переворачивал жёлтые страницы. Ожидая нового вопроса, Мей подумал, насколько же Гэрхо не похож на такого наставника, какими они бывают в сказаниях и легендах — старого до древности, с длинной седой бородой. Хотя Мей явно не радовался бы, обучай его кто-то вроде красильщика Вейра.
— «И та орда разрушила белую твердыню» — это о ком? — спросил Гэрхо.
— О войсках Ингена, последнего короля Дорелии, — без запинки ответил Мей. — О том, как они захватили пограничную крепость Феорна. [3]
— Какую именно крепость?
Много их было, этих крепостей. В книге только их перечень с датами падений занимал пару страниц... Мей не помнил.
— «Белая твердыня»... Может, Тевик? — наугад сказал он.
— Эгорд. Нужно было запомнить, что она одна была построена из белого камня — совсем недалеко от неё ведь большие залежи известняка... Эй, ты в порядке?
Мей ощутил резкий укол головной боли — у него даже в глазах потемнело, так это было тяжело и неожиданно. Прошло несколько томительно-долгих ударов сердца, и укол повторился — будто в виски вогнали по спице.
Мей стиснул зубы, чтобы не издать ни звука; перед глазами у него всё плыло. В последний раз голова болела так, когда...
Рёв и гул. Смятая трава в придорожной грязи. Что-то вдали непрерывно и с чудовищной силой гремит. Махины, несущие смерть, ползут по земле, и их механизмы, их железные утробы работают без устали. Всё гибнет от их присутствия; реки полнятся кровью, не слышно птиц и не видно людей.
Мей пришёл в себя, услышав собственный стон. Он лежал на полу, а над ним склонились Гэрхо и какая-то женщина. Сначала он не узнал её лица, а потом увидел золотой ореол волос вокруг её головы и почувствовал мокрый платок, которым она протирала его лоб и губы.
— Анна? — выдохнул он, когда в глазах прояснилось. И сел.
— Конечно, я, — её гортанный голос почему-то успокаивал. — Я вернулась за своим платком, а здесь вы... У тебя было видение?
— Да. Думаю, да, — Мей напрягся и осторожно поднялся. Встали и Гэрхо с Анной.
— О чём? Что ты видел? — резко спросило Отражение.
— Погоди, дай ему прийти в себя, — укоризненно сказала Анна, и Гэрхо взглянул на неё отнюдь не доброжелательно. Опасаясь, что они начнут вспоминать давние размолвки, как нередко случалось, Мей поспешил уверить, что с ним всё хорошо, и попытался пояснее передать то, что видел. Это оказалось нелёгким делом: от одного воспоминания о грязных, кровавых, проклятых механизмах и запахе смерти его пробирали страх и брезгливость.
— Потрясающе, — проговорила Анна, когда он закончил.
— Потрясающе? — язвительно переспросил Гэрхо. — Это знак большой войны, женщина!
Но она, похоже, совершенно его не слушала. Кутаясь в шаль (деревянные стены обеденного помещения запросто продувались холодным ветром), она подошла к свободному от записей, книг и рисунков столу, взяла чистый лист, обмакнула перо в чернильницу и начала быстро, штрих за штрихом, что-то набрасывать. Мей зачарованно смотрел, как порхает перо в тонких пальцах и вырастает рисунок.