Постепенно я перешла на ночной образ жизни. Днём, пока на улице было светло, я спала, а вечером и ночью, занималась своими делами. В доме была большая библиотека, и я много читала. На получении высшего образования и диплома можно было поставить крест, и я решила заниматься хотя бы саморазвитием.
Всё было бы хорошо, даже идеально, если бы не одно "но" — питание. Когда я во второй раз почувствовала жажду, я два дня пыталась справиться с собой и всячески противилась першению в горле и комку в груди, оттягивая момент питания. Я понимала что, чем дольше буду держаться, тем дольше проживёт тот парень.
Я увидела его вечером через день, после того как впервые попробовала его кровь и мне стало не по себе. Выйдя на улицу, я столкнулась с девятью люди, которые бездумно слонялись по двору. Они не разговаривали между собой, а просто механически передвигали ноги, смотря перед собой пустым взглядом. Увидев меня, парень замер и стал смотреть взглядом полным обожания и надежды. Мне было до безумия его жалко потому что, увидев его взгляд, я поняла, что он действительно превратился в моего раба. Только заметив меня, он оживился и стал проявлять интерес хоть к чему-то. Но жалко мне его было до того момента, пока ветер не донёс до меня его запах. Перед глазами всё опять поплыло, а рот наполнился слюной, и я, испугавшись этой реакции, убежала в дом.
Но было уже поздно, и меня охватила жажда. Дошло до того, что я до крови расчесала себе грудь, пытаясь унять этот зуд. Раны и царапины заживали быстро, но из-за того, что я не могла остановиться и чесала грудь уже постоянно, они не успевали затягиваться. Я не спала почти двое суток и старалась всех избегать, чтобы никто не видел моего состояния, и даже отказалась на следующий вечер от прогулки с Марком. Когда же я попробовала это сделать и на следующий вечер, сославшись на то, что чувствую усталость и, укрывшись одеялом, сказала, что хочу полежать, Марк без лишних слов подошёл ко мне и сдернул его. Посмотрев на окровавленную футболку, а потом мне в глаза, он молча подошёл к телефону и приказал прислать моего донора.
Меня хватило ненадолго. Как только парень появился в комнате, и я почувствовала его запах, сознание помутилось, а Марк присев на кровать, стал мне что-то говорить своим бархатным низким голосом. Я плохо понимала, что именно он говорит, и улавливала только отдельные фразы: "Амалия — это неизбежно", "он всё равно без тебя не выживет", "посмотри, он сам хочет, чтобы ты пила его кровь", "не сопротивляйся своей жажде".
Когда силы для сопротивления иссякли, и жажда полностью захватила меня, я медленно подошла к парню и, укусив его, начала пить кровь. В тот момент я поняла, что уже никогда не смогу отказаться от этого и сопротивление бесполезно.
Спустя четыре недели на моём счету уже было две жертвы, а третьего парня, которого я выбрала в очередном клубе мне, по идее, должно было хватить ещё раза на два. Но меня пугали некоторые аспекты моей жажды. После второго кормления я смогла продержаться целых четыре дня, и старалась придерживаться именно этого режима. Чтобы не сорваться, я старалась избегать людей, когда их выводили на прогулку, но всё равно постепенно перешла на питание раз в три дня, и похоже мне становилось этого мало. Понимание этого пугало — выходило, что я становлюсь уж какой-то излишне кровожадной.
Но не только режим моего питания портил мне настроение, а и мысли об Артёме. Когда первая злость прошла, и я постаралась успокоиться и примириться с его поступком, мне снова стали вспоминаться наши восемь дней с ним, и теперь некоторые его странности в поведении начали мне видеться в новом свете.
Как только мы приехали в дом старейшин, настроение Артёма резко изменилось. Тогда я подумала, что это из-за гибели его друзей, но сейчас всё анализируя, и вспомнив наш разговор с Орхоном в столовой, и полный ненависти взгляд Артёма, когда тот сказал про санаторий, я стала задумываться: "А может он и не хотел меня подкладывать под другого мужчину?".
Да и в самом санатории он вёл себя странно. В тот последний раз, когда мы занимались с ним любовью, казалось, что своими поцелуями он старается на моём теле оставить тавро, что я принадлежу только ему. В его взгляде было столько любви и столько отчаяния, что сейчас, спустя некоторое время, я уже стала путаться и не понимала, что мне на самом деле думать и во что верить. "Любил он меня или нет?" — это был самый главный вопрос для меня, и на него у меня не было ответа. Вспомнив, как он пытался напиться в наш последний вечер, и как прощался со мной перед отъездом, я уже и не знала, что мне к этому относиться. Он в тот день не раз повторял мне, что любит, и будет любить, чтобы не случилось. Зная, что со мной сделают, он пытался дать понять мне, что всё равно будет любить мне?