«Больно! Как больно!» — проносилось в мозгу от одной мысли о случившемся. Пальцы рук дрожали, и она сжала их в кулаки. Но Кейтлин не плакала, слез не было ни капли. Она просто была невероятно зла. Хотелось растереть в пыль весь этот мир, чтобы боли больше никогда не было. Слепая безудержная ярость, кажется, сжигала все внутренности, принося с собой все больше и больше боли.
— А! Как же больно! — истерически вскрикнула Кейтлин, с глухим стуком уронив голову на столешницу. Это невыносимо! Она сама сжигала себя в пламени этой яростной боли, сама во всем виновата. Будь она более решительной, не пришлось бы сейчас так мучиться. Сама же накликала на себя эти неприятности. Теперь будет расхлебывать последствия своей слабости.
Легкий стук в дверь заставил ее мгновенно очнуться от забвения. Резко вскочив на ноги, Кейтлин первые несколько секунд непонимающе озиралась по сторонам, пытаясь прийти в себя. Вероятно, она задремала ненадолго, пока сидела здесь одна. А теперь старалась привести мысли в порядок.
— Да? — крикнула она.
— Госпожа, разрешите мне отвлечь вас? — тихо попросил Никиас, приоткрыв дверь. Кейтлин скривилась, увидев его. Боль, злость, обида — все эти чувства вихрем нахлынули на нее, порождая вслед за собой бурю злобы.
— Я своими руками убью тебя! — нервно вскрикнула она, бросившись к нему.
Никиас ловко скользнул в комнату, прикрыв дверь, и успел вовремя поймать Кейт, с силой ударившую его по щеке. Он не понимал причин ее поведения, но очень хотел понять, хотел услышать правду, из-за которой магия медальона так крепко поселилась в ее душе.
— Тише, тише, — шептал Никиас, крепко прижав ее за талию и мягко поглаживая по голове. — Все хорошо.
— Мерзкий урод! Ненавижу тебя! — визжала Кейт, яростно вырываясь.
«Нет, так я долго не удержу ее…»
Никиас резко закинул Кейт на плечо и быстрым шагом потащил в спальню. Если он желает услышать правду, то в первую очередь должен разговорить госпожу. И не имеет значения, каким способом. Кейтлин кричала, рвалась, но Никиас просто не обращал ни на что внимания, небрежно кинув ее на кровать. Кейт постаралась встать, и тогда Никиас быстро сел ей на бедра, схватив за руки. Покраснев от злости, Кейтлин продолжала поливать его грязью, дергаясь и извиваясь. Бесполезно, она не готова слушать. Никиас стиснул зубы и безропотно ждал, пока она хоть немного успокоится, бесстрастно взирая сверху вниз. Не о чем говорить, если она даже не пытается услышать его.
— Это твои последние секунды жизни! — угрожающе прошипела Кейтлин, изо всех сил стараясь выдернуть руку. Дыхание сбилось от тщетных попыток вырваться, но его взгляд настолько теплый и родной, что сердце заходилось в груди.
— Успокойся и выдохни, — непроницаемо ответил Никиас. Кейтлин стиснула зубы и зарычала, мелко дрожа от бессильной злости. Сколько он еще планирует издеваться? Каждое его слово пропитано ложью. Пальцы рук сводит от желания прикоснуться, но его сердце так далеко, что в горле зудит и хочется кричать так громко, чтобы в конце концов докричаться.
— Ненавижу! — воскликнула Кейт, и по щекам ее покатились слезы, стекая по вискам. Как унизительно показывать слабость, тем более такую жалкую! Верно сказал Нокс, она никчемная. Грудь сотрясалась от рыданий и судорожных вдохов, и все же… Ласковый свет изумрудов, словно молот, опускался на грудную клетку, не давая отдышаться.
— Родная моя, как больно слышать все это от тебя, — горестно прошептал Никиас, склонившись и коснувшись лбом ее лба. — Я же люблю тебя.
Кейтлин зажмурилась и задержала дыхание. Запах его тела сводил с ума, но сейчас нет времени поддаваться желаниям. Если она хочет избавиться от боли, ей нужно следовать зову магии медальона. Если она вновь поддастся, другого способа уничтожить эту пытку у нее не будет.
— Все это меня никак не касается, — наконец взяв себя в руки, ответила Кейтлин. Ее голос вновь был холоден и безразличен. Словно на самом деле поменялись ролями.
— Ну, если ты такая бесчувственная, я просто воспользуюсь своим преимуществом, — Никиас был зол на нее за такое очевидно лживое поведение. Зачем она творила это? Как медальон повлиял на нее? Да какая к черту разница? Так больно, словно ее слова оставляют шрамы на коже — несмываемые метки обиды и огорчения.