Он потянул Хайнэ к скамейке и сел на неё рядом с ним.
— Расскажите мне о себе, — попросил тот, беря руки Онхонто в свои. — Вам ведь тоже однажды пришлось расстаться с тем, что вы так сильно любили, со своим домом, с родиной. Я понимаю ваши слова, но сам не представляю, чтобы я жил так. Как я смог бы жить, потеряв, например, вас. А вы ведь живёте и даже счастливы. Расскажите мне, о чём вы мечтаете? Или нет, лучше расскажите о вашем детстве. В какие игры вы любили играть?
— Игры? — рассмеялся Онхонто. — Дайте вспомнить… Я могу сказать сразу и про мечты, и про игры. Я мечтал путешествовать и видеть разный мир, но так как это казаться мне невозможным тогда, в детстве, то я играть, будто созвездие над моей головой — это целое королевство. Ночью я ложиться на траву, задирать голову и подробно представлять, как выглядеть мир и город на каждой звезде, как выглядеть звёздные люди, которых я увижу. О, это было мне так интересно…
Так они разговаривали почти до самого вечера, а ночью Онхонто вновь позволил Хайнэ спать в его постели.
Тот лежал на одной с ним подушке и почти не чувствовал страха, прижимая к своему лицу руку обожаемого существа, но тело его всё равно тряслось, а зубы стучали, как он ни пытался умерить дрожь.
Наутро Хайнэ, не выдержав, разыскал Иннин и спросил, был ли в его доме обыск.
— Говорят, что был, — ответила та. — Но тебе ведь нечего скрывать… правда, Хайнэ? — с подозрением добавила она.
— Нет-нет, нечего, — поспешил заверить её брат. — Я просто так спросил.
«Если бы Астанико хотел погубить меня, то он бы это уже сделал, найдя книгу, — Хайнэ боялся и в то же время мечтал довериться этой слабой надежде. — Меня бы уже схватили».
— Как Хатори? — спросил он.
— Сегодня второе слушание, — ответила Иннин. — Будем надеяться, что всё пройдёт хорошо. Я расскажу тебе, как только что-нибудь станет известно.
Она ушла чуть вперёд, и в этом момент перед Хайнэ появился господин Астанико, вынырнувший из бокового коридора.
— Что же вы не пригласите своего брата самого послушать? — спросил он, очевидно, услышав последнюю фразу их разговора. — Сегодня открытое слушание, Хайнэ, которое вправе посетить любой обитатель дворца. Воспользуйтесь этой возможностью, чтобы быть в курсе ситуации самому.
Хайнэ вздрогнул и посмотрел на человека, который ныне держал в своих руках его судьбу, долгим, серьёзным взглядом.
Главный Астролог выдержал этот взгляд и спокойно продолжил:
— Желаете пойти вместе со мной?
Хайнэ не мог не согласиться, и господин Астанико взял его под руку. Был он совершенно невозмутим, и Хайнэ уже решил, что он собрался делать вид, будто никакого разговора о книге между ними никогда и не было, как вдруг, перед самыми дверьми Зала Совещаний, Главный Астролог вдруг наклонился к нему и быстро шепнул на ухо:
— Ну и как по-вашему, чью руку вы сейчас сжимаете, руку предателя или великодушного человека?
Хайнэ не сразу понял, как лучше ответить.
— Я думаю, что руку человека, который пока что сам не знает, как ему поступить, — пробормотал он после продолжительного молчания. — Но который знает в глубине души, что он не хочет сам себя видеть подлым, и что больше всего на свете желает поступить благородно…
Астанико усмехнулся и ничего не сказал.
Вдвоём они вошли в Зал Совещаний в одном из павильонов, который был набит битком. Несмотря на то, что с момента восхождения новой Императрицы на престол и последовавших за этим арестов прошло слишком немного времени, чтобы слухи успели разнестись по всему дворцу, большинство охочих до громких скандалов лиц были полностью в курсе произошедшего, внимательно следили за ходом процесса и, разумеется, не упустили возможности присутствовать на открытом слушании.
В самом деле, всё это обещало перерасти в грандиозный скандал — наследник одной из самых знатных семей страны, пойманный в женском наряде на улицах Нижнего Города и подозреваемый в вероотступничестве!
Впечатление несколько портил тот факт, что Хатори был лишь приёмным сыном, ненастоящим Санья, но это скрашивалось громкостью предъявленного обвинения.
Никто, впрочем, особенно не верил, что к Хатори и впрямь применят огненную казнь. Прошло уже более двухсот лет с тех пор, как последний вероотступник из числа высокорождённых, по имени Энсаро, окончил свои дни на костре, и с тех пор ни одному представителю знатного семейства не приходило в голову пойти по его стопам — или же они, по крайней мере, хорошо скрывались.
Вина Хатори на данный момент была неочевидна — все были уверены в том, что ему удастся отделаться штрафом, но в то же время жаждали посмотреть, каким образом Императрица воспользуется этой ситуацией, чтобы унизить своих давних врагов Санья, и какой именно суммой придётся поступиться госпоже Ниси, чтобы спасти своего попавшего в беду сына.
Не увидев последней в зале, публика заметно разочаровалась — о её отсутствии в городе почти никто не знал. Зато настоящий фурор произвело появление Светлейшей Госпожи — появившись уже перед самым началом слушания, Таик прошествовала в дальнюю часть зала и села за полупрозрачными занавесками.
Привели Хатори, облик которого претерпел такие решительные изменения, что, увидев его, Иннин изумлённо вздрогнула.
Куда делся полуоборванный бродяга с не до конца отмытыми следами женского макияжа на бледных, ввалившихся щеках?
Теперь это был истинный представитель благородного семейства, одетый так шикарно и с таким вкусом, что сам Сорэ Санья побледнел бы от зависти, если бы счёл необходимым явиться.
Большинство присутствующих в зале дам, до этого видевших Хатори только в любимой им чёрной одежде, которая не слишком шла к его лицу, вдруг посмотрели на него новым взглядом — и, разумеется, тут же прониклись к красавцу безоговорочной симпатией.
Можно было заподозрить, что это и было истинной целью подсудимого, но, зная Хатори, Иннин была совершенно уверена в том, что самому ему было плевать на присутствие в зале большого числа зрителей, и что не его идеей было разодеться на слушание, как на торжественный приём у Императрицы.
Улучив минуту, пока в зале царила некоторая суета, Иннин умудрилась как бы невзначай пройти мимо Хатори и задать ему вопрос.
— Что мне сказали, то я и одел, — чуть удивлённо ответил тот. — Мне заявили, что таковы правила открытых слушаний. Мне тоже не слишком нравится этот наряд, но, с другой стороны, есть ли разница…
Ответ этот оставил Иннин в ещё большем недоумении, но времени разбираться больше не было — началось слушание.
И вот тут-то началось то, что показалось Иннин совершенно невозможным.
Требуя открытого слушания, она надеялась избавить Хатори от прямых и грязных оскорблений, и этой цели она, как выяснилось, вполне добилась. И даже гораздо больше — господин Астанико был образцом вежливости, красноречия и, казалось, искренней симпатии к обвиняемому.
Он с самого начала повёл дело так, что симпатии зрителей, и без того привлечённые приятным внешним видом Хатори, всё более и более склонялись на его сторону, и ближе к концу слушания в зале, казалось, не осталось совершенно никого, кто не был бы убеждён в невиновности бедного юноши. А господин Астанико продолжал свою речь, всё более и более убеждая всех, что господин Хатори Санья попал в число арестованных по ошибке и виновен лишь в глупой шутке, заключавшейся в переодевание в женское платье.
Но — молодость, молодость. Кто из нас не ввязывался в рискованные и сумасбродные авантюры?
Всё это настолько противоречило прежнему поведению Астанико, что Иннин не могла прийти в себя от изумления.
«Чего он добивается? Что на этот раз замышляет?!» — думала она, обводя взглядом зал.
Хатори в упор глядел на своего обвинителя; судя по выражению его лица, он весьма скептически относился к столь резкой перемене в Главном Астрологе, неожиданно перевоплотившемся из его худшего врага в защитника и друга.