Он услышал шаги и поднял голову, подумав было, что вернулась Иннин — но это была не она.
— Ты! — удивлённо воскликнул Хатори, увидев волшебницу с белыми волосами.
И впервые подумал: он не знает её имени потому, что она его не сказала, или потому что забыл его, как забыл уже, каким образом они познакомились и где виделись?
— Послушай, жрица, — сказал он, подскочив к решётке и напряжённо вглядываясь в смутно белевшее в темноте лицо. — Ответь мне на один вопрос: когда мы встретились в первый раз?
Она, казалось, ничуть не удивилась его вопросу.
— Я гадала тебе на картах, — ответила она. — Я сказала, что однажды ты обретёшь свободу и вернёшь всё, что потерял, но это произойдёт не раньше, чем ты порвёшь те узы, которыми добровольно себя связал.
Что-то произошло в голове Хатори — может быть, сказался проведённый в раздумьях вечер — и слова, которые раньше были лишь туманным метафорическим бредом, вдруг обрели для него чёткий и конкретный смысл.
— Меня связывают узы с Хайнэ, — сказал он. — Но ты не права, жрица. Это то, благодаря чему я живу. Если я их порву, от меня ничего не останется. Разве то, что я ничего не помню о днях, когда его не было рядом со мной — не доказательство? Я всегда должен быть рядом с ним, я это точно знаю.
Жрица — Хатори не помнил, откуда он взял, что она жрица, но, вероятно, она что-то ему об этом говорила — ничего на это не ответила и только смотрела на него своими большими светло-аметистовыми глазами, мерцавшими в полумраке.
Хатори смутно вспомнил: трактир в Нижнем Городе, в который он зашёл в женском наряде.
Кажется, он пил…
Да, пил.
Сквозь череду смутных образов пробилось более отчётливое воспоминание: письмо Хайнэ, которое ему принесли из дворца. Сначала он обрадовался, очень обрадовался, а потом прочитал его — и разозлился. Или огорчился?
Как бы там ни было, потом он оказался в трактире, и ещё там был Сорэ Санья, вполне обманувшийся его маскарадом, и над ним было грех не посмеяться. И вот он пил, и смеялся, и ему было хорошо, а, может быть, плохо, а потом появилась волшебница и села рядом с ним за стол.
— Это моя сестра, — сказала она, положив руку ему на плечо и отвечая на настойчивый вопрос пьяного Сорэ Саньи о том, что это за прекрасная знатная дама, и что она делает в таком месте. — Пойдём со мной, сестра.
Кажется, Хатори не удержался от какой-то выходки напоследок — откуда-то же Сорэ Санья узнал о том, что это была никакая не прекрасная знатная дама, а куда менее прекрасный мужчина, носивший ту же фамилию, что и он, но не связанный с ним узами крови.
Впрочем, об этом Хатори уже ничего не помнил. Следующим воспоминанием был дом — и крики многочисленных птиц, раздававшиеся, казалось, отовсюду. Птицы были в саду и в доме, в клетках и просто так, они тянули шеи, хлопали крыльями, белоснежные перья летели с потолка, как снег…
Но Хатори искал глазами одну-единственную — с золотым пером.
— Продай мне ту птицу, — тянул привычную песню он. — Мой господин будет очень рад, если я верну её ему.
Но волшебница только качала головой.
— Ну хорошо, — сдался Хатори. — Тогда у меня есть ещё одна просьба от него. Он хочет найти своих единомышленников в вере, он исповедует религию Милосердного.
В этот момент в дом ворвались стражники, птицы закричали и бешено захлопали крыльями — и на этом воспоминание оборвалось.
— Как твои птицы, волшебница? — спросил Хатори, помолчав. — Я помню, что когда в твой дом вломились, они все вырвались на свободу и улетели. Ты смогла их найти?
— Да, они вернулись ко мне, — кивнула женщина. — Все, кроме одной.
— Знаю, — помрачнел Хатори. — Она здесь.
— Я пришла за ней.
— Она умерла, волшебница. — Хатори отвернулся. — Прости меня хотя бы ты, не знаю, сможет ли простить Хайнэ. Я не смог спасти её и уберечь.
— Отдай её мне.
Вздохнув, Хатори разрыл солому, которой был покрыт холодный пол, и достав спрятанный под ней трупик птицы, осторожно просунул его сквозь прутья решётки.
Волшебница села на пол и положила птицу к себе на колени.
Она наклонила голову так, что белоснежные волосы свесились, закрывая её лицо и мёртвую птицу, и начала что-то шептать глухим, нежным голосом.
А потом — или это Хатори только показалось?! — птица как будто вскрикнула, что-то отвечая.
Нет, это была не иллюзия — она ожила, захлопала крыльями и, взлетев с колен женщины, уселась ей на плечо.
Пару мгновений Хатори смотрел на это расширенными глазами, а потом оправился от изумления и, бросившись к решётке, успел схватить волшебницу, поднявшуюся на ноги, за платье.
— Подожди, — закричал он. — Не уходи! Вылечи моего господина! Раз ты смогла вернуть к жизни мёртвую птицу, то уж тем более сможешь изгнать болезнь из его тела! Ты сможешь это сделать, я уверен, скажи мне цену, я заплачу, что угодно! Вылечи его!
— Я себе не подвластна, — возразила волшебница. — Я не могу решать вопросы жизни, смерти и судьбы человека по своей воле. Никто не давал мне разрешения вмешиваться в судьбу твоего господина. Поэтому не проси.
Хатори понял, что это бесполезно, и, вздохнув, отпустил её платье.
— Но я могу помочь тебе сбежать отсюда, — вдруг предложила женщина. — Это в моих силах, и это не запрещено.
Хатори вскинул голову.
— Нет, — отказался он после недолгого молчания. — Не думаю, что это хорошая идея. Если я просто ускользну отсюда, это бросит подозрение на Хайнэ, к тому же, я не могу оставить его здесь. Или ты можешь помочь мне забрать и его тоже? — вдруг пришло ему в голову.
Но волшебница ожидаемо отказалась.
— Тогда не надо, — принял окончательное решение Хатори. — Иннин сумеет устроить так, чтобы мы сбежали все вместе, втроём.
— А ты не хочешь попросить чего-нибудь для себя лично? — вдруг спросила женщина, странно улыбнувшись. — Не для Хайнэ, а для себя.
— Я уже говорил, что мне ничего не нужно, у меня и так всё есть, — пожал плечами Хатори. — Кому-то говорил… не помню, кому. Может быть, и тебе.
Он вновь опустился на каменный пол, и вдруг тоска нахлынула на него с головой, такая же тоска, как однажды, когда Хайнэ забрали во дворец к Онхонто, а он остался ночевать в их общей комнате один.
— Или… подожди, — позвал Хатори волшебницу. — Я хочу его увидеть, просто увидеть. Я тоскую по нему, а в последний раз нам даже толком поговорить не удалось. К тому же, мы поругались, мы вообще часто ругаемся, но глупо было на этом расставаться… Я не совладал с собой, и теперь мне тоскливо. Можно это устроить, чтобы просто увидеть его? Лучше даже не разговаривать, потому что снова ведь поссоримся.
И он усмехнулся, глядя куда-то вдаль.
— Хорошо, — улыбнулась волшебница. — Это можно, но только ненадолго. Дай мне руку.
Хатори просунул руку сквозь прутья решётки — и внезапно весь мир перевернулся с ног на голову. Пол у него под ногами зашатался, предметы начали стремительно расти и менять цвета. Пейзаж вокруг совершенно изменился — вместо сырых застенков вокруг оказалось тёмно-синее небо, усыпанное звёздами, и откуда-то с высоты полился мягкий разноцветный свет.
Одно лишь осталось прежним — решётка, преграждающая путь, но прутья её теперь были золотыми.
Первым делом Хатори глотнул свежего воздуха — а потом опустил голову и увидел, что под ногами у него не пол, а дно птичьей клетки.
Новое тело было странным, непривычным; для того, чтобы не упасть, необходимо было цепляться за жёрдочку, стараясь удержать равновесие, при попытке повернуть голову невольно изгибалась длинная шея, и сами собой поднимались крылья, тяжёлые, неуклюжие.
Это было смешно, и он было рассмеялся, но из горла вырвался совсем другой звук — глуховатое курлыканье.
Внизу, в беседке, сидело в кресле странное существо в не менее странных, аляповатых одеждах, и курило длинную трубку, то и дело выпуская в воздух колечки разноцветного дыма.
«Женщина это или мужчина?» — задался вопросом Хатори, но в этот момент он увидел Хайнэ, и остальное перестало его интересовать.