И Таик вновь услышала этот смех — чуть фальшивый и наигранный, но вместе с тем глубокий, притягательный и опасный, смех женщины из её детства.
— Это неправда, — пролепетала она, отшатнувшись. — Ничего это не было… никогда она не говорила мне такого… никогда!
Актёр продолжал смеяться, прикрывая рот рукавом, как когда-то делала Эсер Санья, и волна ярости поднялась в Таик, возобладав над страхом.
— Убирайтесь! — в бешенстве закричала она. — Убирайтесь отсюда, вон, вон из дворца, сейчас же! Сию минуту! Выгоните этого актёра, проследите, чтобы он больше не смел даже приближаться к Великим Воротам!
Господин Маньюсарья прекратил смеяться смехом Эсер и внимательно поглядел на Таик.
— В тот день, когда я уйду отсюда, власть Императрицы навсегда рухнет, и дворец будет разрушен, — очень ясно и чётко проговорил он. — Не думаю, что вы этого хотите.
Таик хотела было закричать, что это бред, но слова застряли у неё в горле.
Она вдруг вспомнила другое «пророчество», женщину в белой накидке, бусы, свою мать.
Лихорадочная дрожь прошла через всё её тело подобно разряду молнии. Она вся затряслась и почувствовала, что немеет и задыхается.
«Я умираю, помогите!..» — хотела было закричать она, но поняла, что не сможет выдавить из себя ни слова, как ни будет стараться.
Да и есть ли здесь, во дворце, хоть один человек, который и впрямь захочет помочь ей?!
Последняя мысль вдруг как будто остановила что-то, уже готовое подняться огромной волной и затопить Таик с головой.
Она постояла немного, уставившись неподвижным взглядом куда-то в пустую точку, а потом развернулась и бросилась прочь, ни на кого не глядя, не ожидая, пока прислужницы подберут полы её одеяний.
Она бежала сквозь тёмный сад, бежала по полупустым коридорам, бежала по лестницам — и, наконец, распахнула двери.
— Помогите, — сумела произнести она и бросилась на постель к своему супругу, сразу же поднявшему голову при её появлении.
— Помогите, помогите, помогите, — рыдала она у него в объятиях. — Спасите меня, спасите от всей этой тьмы, которая готова на меня наброситься и разорвать на куски, которая уже рвёт меня, много лет! Скажите, вы — сможете это сделать? — спросила она почти умоляюще и отстранилась на мгновение, чтобы поглядеть в изумрудно-зелёные глаза.
— Смогу, — ответил Онхонто.
И голос его был таким уверенным и твёрдым, что не поверить ему было невозможно.
Таик сползла на постели, положила голову ему на колени, обняла его и закрыла глаза; на неё спустились спокойствие, утешение и такое блаженство, какого она не знала даже в счастливом детстве.
Она поцеловала руку своего мужа; тот погладил её по волосам.
— А если я даже этого не смочь, то что я мочь вообще… — добавил он некоторое время спустя другим голосом, бесконечно печальным.
Однако этого Императрица уже не услышала — она спала.
Часть 4. Предательство и прощение
Глава 17
Два дня спустя Хайнэ собирал в своей комнате во дворце вещи, собирал самостоятельно, без помощи прислужников, ползая на четвереньках и складывая одежду в стопку на постели.
— Ты уверен, что хочешь этого? — спросила Иннин, появившись на пороге. — С тебя и с Хатори сняли все обвинения, и Даран даже утверждает, что Госпожа больше на вас не злится, хотя я не очень понимаю, как это возможно. Позавчера она выглядела… — она осеклась, не смея произнести больше. — Знаешь, это было похоже на чудо. Я имею в виду, это более чем своевременное появление господина Маньюсарьи, и то, что он сделал.
— Да, — коротко ответил Хайнэ. — Это и было чудо.
Он отвернулся; говорить обо всём, что случилось за позавчерашний день, не хотелось.
В этот момент он всё-таки почувствовал себя уставшим и, добравшись до постели, прилёг на подушки.
Иннин подошла чуть ближе.
— Послушай, — она нервно усмехнулась. — Я всё хотела спросить: за что этот подлец дал тебе пощёчину?
Она тут же осадила себя: не следовало называть Главного Астролога подлецом, он ведь всё-таки исполнил своё обещание и спас Хатори.
И тут же болезненно отозвалась где-то внутри мысль: «А ведь я не верила, что он на самом деле сделает это…»
Значит, допускала для себя возможность, что Хатори действительно казнят.
Иннин отогнала эту мысль: в числе немногих нужных вещей, которым научила её Даран, было понимание того, что запоздалыми укорами совести ничего не исправишь.
— А, это, — как-то легкомысленно отозвался Хайнэ и махнул рукой. — Я сказал Астанико «спасибо».
— И он пришёл в такую ярость из-за того, что ты его поблагодарил? — недоверчиво уточнила Иннин.
— Ну да, — пожал плечами Хайнэ. — Иногда хорошие дела совершать более стыдно, чем плохие, и как уж не вмазать тому, кто за это ещё и благодарит? Я бы сам тоже вмазал. Наверное. Понимаешь?
Иннин не понимала, но решила оставить это на совести брата.
Если уж он не злился за эту публичную пощёчину…
Сама она была взволнована другим: Хатори. Со дня его несостоявшейся казни они не виделись — она специально оттягивала встречу с ним, потому что не понимала: как ей теперь вести себя с ним?
Одно дело, когда он был в тюремной камере, и ему грозила смерть.
Но теперь…
Иннин сама не понимала, почему так боялась увидеть его снова.
— Онхонто отпустил тебя? — спросила она, стараясь отвлечься от мыслей о Хатори.
— Да, — голос у Хайнэ несколько дрогнул. — Я написал ему письмо, в котором объяснил, что хочу вернуться домой с братом, и он разрешил мне.
И внутри у него тоже что-то дрогнуло: с самого момента казни Онхонто неотрывно находился рядом со своей женой, и Хайнэ не решался побеспокоить их, чтобы побеседовать с Онхонто лично или хотя бы попрощаться с ним.
Он разрешил, он так легко отпустил…
И в этот момент, точно отвечая на мысли Хайнэ, в комнату зашла девушка.
— Вы просили сообщить, когда Господин будет свободен, — поклонилась она. — Сейчас он один в своей комнате, вы можете зайти к нему.
Хайнэ замер и посмотрел куда-то вдаль.
За окном ярко светило солнце, и под его лучами искрился снег.
— Спасибо, — ответил он. — Но я передумал. Передайте Господину, что я прощаюсь с ним и благодарю его за всё. Может быть, чуть позже я напишу ему письмо.
Боль внутри стала такой нестерпимой, что захотелось рвать зубами подушку — или, даже лучше, собственную руку.
Хайнэ боялся, что Иннин увидит всё это в его глазах, и старательно отводил взгляд.
— Почему ты не хочешь зайти к Онхонто? — спросила та.
— Так… — неопределённо ответил Хайнэ. — Не могу тебе этого объяснить.
«Я понимаю, — подумала Иннин. — Я тоже не могу тебе объяснить, почему боюсь увидеть Хатори».
Но всё же ей предстояло это сделать — не прятаться же от него теперь всю жизнь.
Приняв это решение, Иннин оставила брата дальше заниматься сборами и спустилась в сад.
Хатори был там. Раньше всего об этом свидетельствовали волосы, полыхнувшие под солнцем, подобно не столько пламени — это сравнение показалось Иннин затасканным, и она улыбнулась, тут же спрятав неизвестно от кого улыбку — сколько осенней яркой листве, той самой, которая теперь была надёжно упрятана под снегом до будущей весны.
Иннин на мгновение остановилась, а потом продолжила путь, запахнув плотнее подбитую мехом накидку и протаптывая в снеге, который совсем скоро должен был быть счищен с дорожки, первые и последние следы.
Третий месяц Земли, а, по-другому, Месяц Высоких Сугробов, был ещё далеко, однако снега за последнюю ночь навалило предостаточно — наконец-то началась настоящая зима.