Нита отстранилась и вытерла слёзы.
Лицо её стало равнодушным и каким-то усталым.
— Может, и смогла бы, — проговорила она с печальной усмешкой. — Но кого? В меня были влюблены многие, они забрасывали меня любовными записками, утверждали, что готовы отдать за меня жизнь. Но все они… такие одинаковые. Одинаковые взгляды, одинаковые интересы — мода, развлечения, постель… ничего, что выходило бы за эти рамки. Они пытались произвести на меня впечатления, показать свою индивидуальность, высказывая якобы умные мысли, а мне было так смешно, потому что все эти суждения были совершенно одинаковыми у всех и просто-напросто повторяли то, что однажды кто-то сказал, и это посчитали умным. Знаешь, есть только один человек, который отличается ото всех, помимо Онхонто. Но, по иронии судьбы, и он для меня недоступен… Потому что это Хатори. Я же не могу взять в мужья собственного брата.
Хайнэ вздрогнул.
Разговор этот одновременно принёс ему и облегчение, и ещё больше боли, разбередив сразу две раны.
«Нет, Нита, ты не знаешь главного, — подумал он, глядя в сторону. — Того, что препятствием для любви с Хатори для тебя является вовсе не то, что он считается твоим братом, а то, что соперницей тебе будет твоя родная сестра. Впрочем, я ведь по-прежнему не знаю, насколько далеко у них с Хатори всё зашло…»
Он вздохнул.
После первой вспышки ослепляющего бешенства он мог думать о Хатори с Иннин лишь с какой-то глухой тоской и обречённостью.
«Я ведь всегда знал, что он немного влюблён в неё, — думал он иногда. — Влюблён с самого детства, о чём сам сказал мне ещё тогда. Так почему же это стало для меня таким открытием?»
— Вы похожи с Марик, — сказал Хайнэ вслух. — Почему ты не поделилась с ней? Она бы поняла тебя.
— Похожи, — кивнула Нита. — Но теперь она нашла смысл жизни в том, чтобы выполнить свой долг перед родителями. У неё чудесные родители, и если бы у меня были такие же, то, может быть, и я бы могла так. Но нашим всегда было до нас мало дела. Отцу — просто всё равно. А мама, вроде бы, любила нас, но витала в облаках… Да и внуков они от меня не требуют, хоть я и единственная из нас троих, кто может им их подарить.
Какое-то время брат и сестра молчали, подавленные общими воспоминаниями.
Потом Нита подалась вперёд.
— Расскажи мне о нём, — попросила она, слабо улыбаясь. — Хотя бы что-то… несколько деталей. Какой он?..
— Какой? — повторил Хайнэ и против воли тоже улыбнулся, хотя гораздо больше ему хотелось плакать. — Ну, не знаю… Он всегда спит на правом боку — может быть, потому, что окно в его спальне находится с правой стороны, и ему нравится видеть рассвет, когда он просыпается. Ещё он очень сильно коверкает слова. Поначалу я с трудом понимал его, но, как ни странно, теперь, когда он стал говорить лучше, я об этом почти жалею. Он любит цветы — больше всего те, которые растут в земле. Срезанные ему жалко, и всё же он составляет из них букеты, и так во всём — есть много вещей, которые причиняют ему боль и страдание, но всё же он принимает их и смиряется, стараясь даже в них найти радость. Знаешь, когда мы виделись с ним в последний раз, он сказал, что жизнь — это испытание, а мечты исполнятся в каком-то другом месте. Вот так… Он заставляет других людей мечтать, вызывает в них любовь и вдохновение, но ничего из этого не имеет для себя. Я думаю, что ему тяжело и больно, но, чтобы разделить с ним его боль, нужно быть равным ему. А таких людей нет, их нет, Нита. Я хотел попытаться стать таким, — Хайнэ вздохнул, — но споткнулся и упал почти сразу же.
Нита слушала его завороженно.
— Помоги мне встретиться с ним, брат, — внезапно прошептала она. — Хотя бы один раз. Я прислуживаю теперь во дворце, но мне так и не довелось его увидеть, он не выходит из покоев своей супруги. Если бы ты навестил его, я бы могла зайти в это время хотя бы ненадолго… Пожалуйста, умоляю тебя.
Хайнэ растерялся.
Он не видел возможным для себя вновь увидеться с Онхонто, он обещал себе, что не сделает этого до тех пор, пока не почувствует, что имеет на это право, а сейчас это ощущение было дальше от него, чем когда-либо. И, получается, он должен был нарушить это обещание, данное самому себе…
— Нита, я не могу… — пытался отговориться он, но сестра только рыдала, цепляясь за его рукава, умоляла и говорила, что никто другой не сможет ей помочь.
Хайнэ с тяжёлым сердцем согласился, и они поехали во дворец.
Онхонто, которому доложили о нём, согласился принять его в тех покоях, в которых Хайнэ жил прежде, но когда тот раскрыл двери в свою бывшую спальню, она была ещё пуста.
Он подозвал знаком сестру, которая неслышно следовала за ним.
— Он придёт сейчас, — сказал Хайнэ. — У тебя будет возможность поговорить с ним. Я не буду вам мешать…
С этими словами он скрылся во внутренней комнате и притворил двери, прислонившись к ним спиной.
Спустя несколько минут он услышал голос Онхонто, и сердце зашлось в отчаянном стуке.
Нита робко попыталась объяснить своё присутствие, но Онхонто ничуть не удивился и не стал спрашивать о том, куда делся Хайнэ, просивший о встрече с ним.
— Почему же вы желать поговорить со мной? — весело спросил он девушку.
Сквозь просвет между дверями Хайнэ видел сестру, склонившуюся в низком поклоне и протянувшую Онхонто что-то.
— Здесь мои рукописи, — прошептала она. — Легенды и сказки, которые я написала о Сантье, прежнем государстве, располагавшемся в этих местах. Я подумала, что, возможно, это хотя бы немного развлечёт Господина и скрасит его печаль долгими зимними вечерами. Если всё это вызовет у вас улыбку, хотя бы это был смех над моей неумелостью, то я уже буду очень счастлива. Вот всё, что я хотела сказать вам, Господин.
Хайнэ, услышав всё это, застыл на месте.
«Он ведь пригласил меня потому, что ему понравилась моя повесть, — пронеслось у него в голове. — А я бросил их писать… Я не смог сделать даже того, что сделала моя сестра, которая видит его во второй раз в жизни. Не мог писать просто ради того, чтобы скрасить его печаль, чтобы вызвать у него улыбку, чтобы он хоть недолго порадовался. Чего стоят все горести Энсенте Халии, вместе взятые, в сравнении с тем, чтобы он улыбнулся? Великая богиня, какой я идиот…»
Он закрыл лицо руками и низко опустил голову.
Нита, тем временем, покинула спальню, и Хайнэ ожидал, что Онхонто последует за ней, но тот вместо этого распахнул двери внутренней комнаты.
Хайнэ, вскрикнув, попытался забиться куда-то в угол, но Онхонто со смехом вытащил его оттуда.
— Чего вы от меня прятаться, Хайнэ? — спросил он, улыбаясь.
Хайнэ дрожал, не поднимая на него глаз.
— Потому что я… не смею вас видеть, — наконец, пробормотал он.
— Почему это?
Хайнэ закрыл глаза, чувствуя, как тяжесть всего, что он сделал, буквально физически пригибает его к земле, заставляя опускать голову всё ниже и ниже.
— Я совершил нечто очень подлое, — с трудом проговорил он. — Такое, что больше не смею ни приходить к вам, ни даже думать о вас. Вы должны выгнать меня отсюда, как паршивую собаку, которой я и являюсь.
Повисло молчание.
— Хотя если моё присутствие может хоть сколько-нибудь развлечь вас, то всё это не имеет ни малейшего значения, — вдруг встрепенулся Хайнэ, вспомнив о своей предыдущей ошибке. — Забудьте об этом, это мои личные проблемы! Забудьте, простите меня…
Он отвернулся, пытаясь сдержать глупые слёзы.
— Хайнэ, — послышался серьёзный голос Онхонто. — А если бы это я сделал что-нибудь очень подлое? Например, убил ни в чём неповинного человека… в припадке ярости. И не говорите, что я не способен этого сделать, вы не можете этого знать наверняка.
Хайнэ замер.
— Так вот, если бы я сделал нечто такое, не заслуживающее прощения, то вы бы перестали меня любить? Я прошу вас подумать и ответить искренне.
Хайнэ попытался это сделать — предположить такую возможность. Сразу несколько голосов заговорили в его голове: начиная с того, который громче всех кричал, что Онхонто на такое неспособен, и заканчивая тем, который рыдая, признавался: да, да, перестал бы, конечно, перестал бы любить за такое злодеяние…