То, что Хатори об этом догадался, приносило Хайнэ облегчение, но главного он знать не мог, и сказать ему Хайнэ не мог тоже.
Нечто, погребённое глубоко внутри него, разъедало его так же, как кислота разъела лицо Онхонто, но он не мог ни выдрать это из своей груди, ни выплеснуть на кого-то со слезами или криками отчаяния.
Это был его демон.
«Я уже дважды встречался с ним, — подумал Хайнэ. — Один раз на площади Нижнего Города, второй раз Манью показал мне его. Это был третий раз. Четвёртого я не переживу. До того, как случится четвёртый раз, я должен либо умереть, либо каким-то образом победить его. Но даже это было бы не так страшно, если бы не… если бы не… Почему?! — вдруг не выдержал и мысленно закричал он. — Почему? Почему мой самый большой ужас должен был воплотиться в человеке, которого я люблю сильнее всех на свете?! Божество и Демон должны быть по правую и левую руку, по разные стороны. Может быть, человеку и суждено прожить всю жизнь, лавируя между тем и другим, но они не должны совмещаться, не должны…»
Он бессильно сгорбился в руках Хатори.
Его зеркальный двойник, переставший улыбаться, обладал седыми прядями в волосах и казался постаревшим лет на пять, а то и больше.
— Я пойду прогуляюсь, — сказал Хайнэ и взял зонтик.
Дождь перестал, и в сизых сумерках появились туманные очертания мокрых деревьев, как будто подметавших тёмно-серое небо взлохмаченными макушками. Отовсюду продолжало течь и капать, ветер трепал ветви, и с них сыпалась холодная вода.
Хайнэ блуждал в этом вечернем полумраке, как в лабиринте, то и дело натыкаясь на клумбы и кусты, которые выскакивали из тумана, как хищные звери, выставившие вперёд когтистые тёмно-зелёные лапы.
Весь мир потерял краски и стал бледно-серым, все цветы теперь пахли одинаково — осенней сыростью и холодом.
Вдруг Хайнэ заметил впереди ещё один силуэт — женщину в тёмной одежде, подчёркивавшей её сильно выпрямленную спину. Она стояла неподвижно, в том участке сада, который обрывался прямо над пропастью, и держалась за деревянную ограду, казавшуюся довольно хлипкой.
На мгновение Хайнэ пришла в голову мысль столкнуть её вниз, но он одумался: с чего бы вдруг? Ведь она ничего ему не сделала, разве что бросила давным-давно.
Он медленно приблизился, но она даже не обернулась.
— Как он? — повторил он тот же вопрос, который задавал дочери этой женщины.
— Он будет жить, — сухо отозвалась Верховная Жрица.
Лицо её было пепельно-серым, примерно такого же оттенка, что и весь пейзаж вокруг.
Все её планы порушены, давно вынашиваемый замысел потерпел сокрушительное поражение, но она будет цепляться за свою власть и за свою жизнь, как цепляется за эту ограду, находясь в полушаге от пропасти — подумалось Хайнэ.
Ему вдруг стало её жалко, но за эту жалость довольно скоро пришлось расплатиться.
— Вы не сможете… ничего сделать? — спросил он чуть дрогнувшим голосом.
Когда-то он верил, что магические силы жриц безграничны, и сейчас ему очень хотелось вернуться к этой наивной вере.
— Даже если бы я обладала силой всех демонов Подземного Мира и всех дэймонов Звёздной Выси, мне не удалось бы вернуть красоту человеку, который желает быть уродливым, — процедила Даран сквозь стиснутые зубы.
Хайнэ вдруг вспомнил, как сразу после того, как он закричал — перед тем, как он сорвался и полетел в бездну — она ворвалась в комнату и увидела их двоих.
Воображение, как обычно, дорисовало картину, разукрасив её романтическими красками: мать услышала крик своего ребёнка и прибежала, чтобы защитить его, своего единственного сына.
Чтобы спасти его от демона.
Хайнэ ни на мгновение не поверил в эту сцену, но представил её себе с пресными чувствами давнего гурмана, внезапно утратившего всякую способность различать вкусы, однако продолжающего по привычке питаться деликатесами.
Тем не менее, он сделал по направлению к Даран ещё один шаг.
Тело его рвалось к её телу, а разум — к её разуму: всё-таки она была единственной, кто знал и видел то же, что знал и видел он.
Плоть от плоти.
И ещё она, вероятно, была единственной, кто бы действительно мог понять его и спасти, если бы она пожелала открыться перед ним — вернее даже, просто принять то, что мог открыть ей он.
Но она не хотела, и он это знал.
Даран повернулась к нему и окинула его взглядом, более холодным, чем осенний туман.
— В городе он подхватил заразную болезнь, от которой на его лице остались следы сыпи, и теперь он будет снова носить маску, — веско сказала она. — Рекомендую придерживаться этой версии, хотя бы просто для того, чтобы спасти собственную голову.
— Спасти от чего?
— От смертной казни за то, что ты изуродовал супруга Императрицы, плеснув ему в лицо кислотой. Свидетели, видевшие тебя в его комнате, были.
— Я? — повторил Хайнэ с какой-то дурацкой изумлённой улыбкой. — Я сделал это?
— Ты, — жёстко повторила Верховная Жрица. — Ты всегда завидовал его красоте.
Хайнэ хотел было рассмеяться, но вдруг вспомнил свои мысли накануне знакомства с Онхонто. «Хоть бы под его маской скрывалось какое-то страшное уродство», — злобно думал он тогда.
Его сотрясла ледяная дрожь.
— Я этого не делал, — произнёс он ровным, безэмоциональным тоном.
Несмотря ни на что, мысль эта казалось ему настолько противоестественной и дикой, что у него даже не было сил пытаться доказать, до какой степени она абсурдна.
— Идиот, — сказала Даран.
— Но он ведь не сможет носить маску всю жизнь. Когда-нибудь кто-нибудь всё равно узнает. Его супруга.
Верховная Жрица вновь посмотрела на него пронизывающим, как ледяной ветер, взглядом и, ничего не ответив, ушла.
Я приехать сюда, чтобы сделать кое-что — вдруг вспомнилось Хайнэ.
«Я хотел вытащить вас из клетки, — подумал он отстранённо. — А вместо этого загнал ещё в одну. Теперь вы до конца жизни будете обречены носить маску, чтобы скрывать уродство. И виноват в этом я, потому что я притащил вас сюда. Если бы я этого не сделал, то и вы, наверное, не решились бы. А я был уверен, что подарю вам здесь самые прекрасные дни жизни».
Невзирая на запрет Верховной Жрицы, он заковылял в основной дом.
— Я сказала, чтобы ты не появлялся здесь, — напомнила она, столкнувшись с ним на первом этаже.
— А мне всё равно, — спокойно ответил он. — Это мой дом. И это я могу выгнать вас отсюда. Потом можете вернуться в столицу и приказать казнить меня, четвертовать, сварить в кипятке или что угодно. Но сейчас дайте пройти.
Даран не изменилась в лице.
— Он в сознании, — только и сказала она, посторонившись и пропуская его. — Спрашивал о тебе.
— И что вы сказали? — спросил Хайнэ, замерев.
— Что ты не приходил.
— А то, что я был болен три дня?
— Скажешь ему сам.
Хайнэ содрогнулся и поспешил на четвёртый этаж, в покои Онхонто.
«Великая Богиня, он ведь решил, что я не хочу его видеть, — мысли скакали и прыгали в его голове. — Как он тогда сказал? Боюсь, что вы меня потом возненавидите, поэтому любите сейчас, пока можете. Он ведь подумает, что так и есть. Что я больше не люблю его, потому что теперь он уродлив. Что я любил его лишь за красивое лицо, которое заставляло забывать о собственном уродстве».
Он уже протянул руку к дверям, как вдруг остановился.
— А, может, так оно и есть? — вслух спросил он у самого себя и бледно, зло усмехнулся.
Ему вдруг вспомнились свои восторг и трепет при приближении к Онхонто, свои стихи, посвящённые ему, замирание сердца от звуков его голоса, от взгляда в его удивительные изумрудные глаза.
Яркие картинки, чистые цвета. Всё это было подёрнуто теперь пепельно-сизой дымкой, как и осенне-дождливый пейзаж вокруг, и казалось невыносимо далёким, как будто происходило тысячу лет назад, в другой жизни, с другим человеком.
Хайнэ знал, что это уже никогда больше не повторится.