Капли крови, сочащиеся из идолов паразитического культа.
Параболы, кровоточащие уравнениями.
В дальнейшем мы разовьем представление, что астрономы могут пытаться выжать кровь из статуи с тем же успехом, как выводить заключения из символов, потому что прикладная математика имеет к взаимодействию планет не больше отношения, чем статуи святых. Если принять отрицание расчетов в гравитационной астрономии, астрономы лишатся своего воображаемого бога: они превратятся в жрецов без божества, и цветы их высокомерия увянут. Начнем с едва ли не простейшей задачи небесной механики, а именно — с формулировки взаимодействия Солнца, Луны и Земли. Может ли высшая математика, окончательная, священная математика решить эту простенькую задачу так называемой математической астрономии?
Не может.
Время от времени кто-нибудь объявляет, что он разрешил Задачу Трех Тел, но решение всегда оказывается неполным или приблизительным, основанным на демонстрации, переполненным абстракциями и игнорирующим положение тел в пространстве. Снова и снова мы обнаруживаем, что достижения основываются на пустоте: сложнейшие здания, лишенные фундамента. Вот мы узнаем, что астрономы не умеют вывести формулу взаимодействия трех тел в пространстве, однако вычисляют и публикуют якобы формулы планет, взаимодействующих с тысячами небесных тел. Они объясняют. На наш взгляд, это самое неизменное занятие астрономов: объяснять, объяснять и объяснять. Астрономы объясняют, что хотя, строго говоря, определить взаимное влияние трех планет не удается, но влияние Солнца настолько преобладает, что прочими эффектами можно пренебречь.
До открытия Урана не существовало способа испытать чудеса астромагов. Они заявляли, что формулы работают, а непосвященные при упоминании формул приходили в ужас. Но вот Уран был открыт, и магов призвали, дабы вычислить его орбиту. Они вычисляли, и, если Уран двигался по постоянной орбите, я не вижу, почему бы астрономам или школьникам не справиться с такой просгой задачей.
Они вычисляли орбиту Урана.
Он двигался по другой.
Они объясняли. Снова вычисляли. Продолжали вычислять и объяснять, год за годом, а планета Уран все уходила куда-то не туда. Тогда они порешили, что на Уран влияет мощная внешняя сила — поскольку на таком расстоянии влияние Солнца менее заметно, — но в этом случае взаимовлиянием Урана и Сатурна уже труднее пренебречь, — пока сложности множества взаимодействий не затемнили окончательно всю блестящую систему. Палеоастрономы вычисляли и больше пятидесяти лет указывали пальцами в разные точки неба. В конце концов двое, согласившись, что за Ураном прячется что-то еще, указали область, по общепринятому мнению, лежащую в шестистах миллионах миль от Нептуна, и теперь благочестиво, если не нагло, утверждают, что открытие Нептуна не было случайностью…
Что доказательство неслучайности — в возможности повторения…
Что всякому, не отличающему гиперболы от косинуса, по силам выяснить, не следуют ли астрономы за тучей чепухи днем и за колонной ерунды — ночью…
Если посредством математической магии любой астроном мог указать положение Нептуна, пусть он укажет планету, следующую за Нептуном. По тем же признакам, которые указывали на существование планеты за Ураном, можно предположить существование Трансплутона. Нептун проявляет отклонения, подобные отклонениям Нептуна. Профессор Тодд утверждает существование такой планеты и считает, что она обращается вокруг Солнца с периодом 375 лет. По профессору Форбсу их две: одна с периодом 1000 лет, а вторая — 5000 лет. См. «A century's Progress in Astronomy» Макферсона. По словам доктора Эрика Дулитла, она существует и имеет период обращения 283 года «Scientific American» (122–641). По мистеру Хиндсу ее период — 1600 лет «Smithson. Miscellaneous Collections» (20–20).
Итак, мы кое-что обнаружили, и относительно давления, которое ощущается со стороны нашей оппозиции, это обнадеживает. Но в то же время и огорчает. Поскольку, если в этом нашем существовании астрономия обладает высшим престижем и если ее прославленные достижения оказываются составленными из мыльных пузырей, чего же тогда стоят менее прославленные и знаменитые?
Пусть три тела взаимодействуют. Не существует формулы, по которой можно определить их взаимодействие. Но в Солнечной системе происходят тысячи взаимодействий — то есть в предполагаемой солнечной системе, — и мы выяснили, что высший престиж нашего существования выстроен на путаных уверениях, будто бы существуют волшебники, способные разобраться в тысячах явлений, хотя на деле не способны рассчитать трех.
Тогда все прочие так называемые триумфы человечества или его скромные успехи, достигнутые чьими-то рассуждениями и трудами, — что они, если выше их всех, более академичны, строги, правильны и точны методы астрономов? Что приходится думать обо всем нашем существовании, его природе и будущем?
Что наше существование, нечто внутри Солнечной системы, или предполагаемой солнечной системы, — жалкое существо, мыкающееся в пространстве здоровых толковых систем, со своим запятнанным Солнцем, бледной Луной, с изувеченными наукой цивилизациями — небесный прокаженный, загнанный в угол мироздания, куда милосердные сисгемы бросают золотые кометы милостыни? Если мы прокаженные, как, кажегся, указывают наши находки, — какой смысл нам двигаться вперед? Мы не способны открывать; мы можем только проявлять новые симптомы. Если я составляю часть такой увечной системы — все мои рассуждения основаны на единственном, что мне известно: язвах, болезнях и лохмотьях; мои факты окажутся воспалением, мои истолкования — лихорадочным бредом…
3
Южные плантации и курчавые головы негров, уткнувшиеся в землю — визг на севере и круглые белые лица, задранные к небу, — огненные шары в небе — этюд в черном, белом и золотом на фоне одного великого сияния. В ночь с 13 на 14 ноября 1833 года имело место самое зрелищное небесное явление XIX века: шесть часов с неба рвались огненные метеоры, и их можно было видеть на всем атлантическом побережье Соединенных Штатов. Надо полагать, астрономы не уткнулись лицом в землю и, вероятно, они не визжали, но равнодушными не остались. У них зудело: надо срочно выводить формулу Стоит астроному услышать о чем-то новом и несомненном в небе, как у него вся кожа чешется от рвущихся наружу уравнений. У него в голове мечутся символы. Его преследует мания: останавливать автомобили, поезда и велосипеды, чтобы их обмерить; гоняться с линейкой за воробьями, мухами и прохожими. Это называется научным подходом, но с тем же успехом можно назвать мономанией. По-видимому, профессор Олмстед испытывал самый мучительный зуд. Он первый вывел формулу. Он «доказал», что эти метеоры, известные как Леониды, облетают вокруг Солнца за шесть месяцев. Они не вернулись.
Тогда профессор Ньютон «доказал», что «истинный» период составляет тридцать три с четвертью года. Но вывод этот был сделан эмпирически, а это не божественно и даже не аристократично, а кто-то должен был проделать это рационально, или математически, потому что если такие явления не объясняются математически в терминах гравитации, то астрономы оказываются в стесненных обстоятельствах. Это сделал доктор Адаме, который, вдохновленный своим успехом, когда он попал пальцем в небо очень далеко от Нептуна и тем не менее был объявлен всеми патриотами Англии его истинным открывателем, математически подтвердил «открытие» профессора Ньютона. Доктор Адаме предсказал, что Леониды вернутся в ноябре 1866 года и далее в 1899 году, причем в каждом случае несколько лет будут находиться на орбите этой Земли.
В ночь с 13 на 14 ноября 1866 года в небе видели метеоры. Их было немало. Как всегда в середине ноября. Они так же напоминали зрелище 1833 года, как легкий душ напоминает грозовой ливень. Но «доказательство» требовало, чтобы такое же и даже превосходящее прежние зрелище повторилось в ту же ночь следующего года. На следующий год был фейерверк, но только в небе Соединенных Штатов — в Англии он не был виден. Впрочем, и из Штатов не сообщали ни о чем, напоминающем явление 1833 года.