«New York Tribune» от 2 сентября 1921 года:
Дж. Ч. Г. Макбет, лондонский управляющий телеграфной компанией Маркони, рассказывал вчера нескольким сотням человек в нью-йоркском Ротари клубе, что синьор Маркони полагает, будто перехватил послания с Марса во время недавнего атмосферного эксперимента с беспроводной связью на борту своей яхты «Электра» в Средиземном море. Мистер Макбет сказал, что синьор Маркони не сумел найти иного объяснения тому факту, что во время своего эксперимента он перехватил магнитную волну длиной 150 000 метров, в то время как самая большая длина волны, производимая сегодня в мире, составляет 14 000 метров. Регулярность сигнала, по словам мистера Макбета, исключает мысль, что волну могло породить электрическое возмущение. Сигнал был непонятным, представляя, по-видимому, код, сказал оратор, и понять удалось только сигнал, напоминающий букву V в коде Маркони.
Но летом 1921 года планета Марс была далека от противостояния. Магнитные колебания могли долететь из какого-то другого мира. Они могли иметь тот же источник, что и звуки, слышащиеся с правильными интервалами…
Небесный Сан-Сальвадор…
И мы возвращаемся к принципу, неизменно поддерживающему нас: что существование представляет собой бесконечные ряды и что оно повторяется, за исключением отдельных подробностей…
Что точка, показавшаяся на западном горизонте Лиссабона 4 марта 1493 года, не могла быть единственным кораблем, вернувшимся из неведомого с грузом вестей…
И что, может быть, в сентябре этого, тысяча девятьсот двадцать или тридцать какого-то года что-то еще… искорка в небе этой земли… возвращение чего-то из Сан-Сальвадора небес — и протест самого неба, отвечающего взрывами на голоса низших или на обманчивые расчеты его удаленности. Если небу не хватит снега, небоскребы заменят его клочьями исписанной бумаги, а когда бумага кончится, то и обрывками рубашек и юбок.
Какое будет шествие! Некто будет швырять в толпу маленькие черные камешки. Над ним взлетят голубые купидоны. Потом его осыплют оскорблениями и затравят до смерти. Но в этом шествии он проведет за нос нелепицу, которой не может быть, — около десяти футов в длину, с короткими крылышками, ковыляющую на перепончатых ногах. Оскорбления, травля и смерть — он щелкнет пальцами перед носом этой нелепицы. Это дорогого стоит — провести такое за нос и доказать, что таких видят в небе, где, по общему мнению, обитают ангелы. Для него это будет великая минута. Он вернется в Нью-Йорк и прошествует по Бродвею со своим ангелом!
Некий еще неведомый Де Сото этой Земли увидит в себе Отца Грозовых Туч.
Бальбоа величия, известный ныне лишь самому себе, возвысится на небесном хребте меж двух сияющих морей.
Гейзеры вечного вызова.
Аргонавты параллельных прямых и бродяги-авантюристы. Пусть говорят, что это летучие семена. Из таких семян вырастают новые колонии.
37
Что геосистема — вызревающий зародыш организма, ядро которого — эта Земля, — но организма, настолько ярко характеризующегося собственными условиями и чертами, что уподобить его любому предмету, содержащемуся в нем, значит интерпретировать объект в терминах его части, — так что мы говорим об организме, который неполно или до нелепости неадекватно, можно уподобить яйцу, или личинке, или иной незрелой форме — система с ядром-Землей, зависящая от внешней для нее среды, как в том или ином смысле зависят от среды все подобные, но меньшие и содержащиеся в ней существа, — и стимулируемая потоком силы, которая пока называется метеоритной, хотя многие из так называемых «метеоритных потоков» представляются мне больше похожими на электрические потоки, излучаемые пуповинными каналами созвездий, — оживляемая своим Солнцем, которое в свою очередь питается кометами, каковые, исходя из внешних резервуаров силы, разгружаются на Солнце и, не подверженные гравитации, возвращаются к внешнему источнику существования, причем иные даже соприкасаются с Солнцем, но ничем не выказывают воздействия так называемого притяжения.
В техническом смысле мы отказываемся от доктрины эволюции.
Наша идея — сверхзародышевое развитие в одной замкнутой системе. Мы видим предназначение, скрывающееся или проявляющееся во всем в пределах данной системы, при отсутствии Главного Предписателя, поскольку мы не видим никакой предписывающей силы, которая сама не была бы продуктом более отдаленного предназначения. В терминах нашего опыта мы не можем представить себе высшего предписания, как не можем представить крайности ни в каком другом отношении. Но мы говорим о системе, которая, в нашем понимании, не представляет собой законченной целостности, а потому не требуется никаких метафизических идей.
Я подчеркиваю, что эта наша мысль не предназначена для помощи и утешения реакционеров типа, например, полковника У. Дж. Брайана; она не вполне антидарвинистская; идея развития сменяет идею эволюции, но мы принимаем процесс отбора, не чего-то, вольно названного средой, но относительно скрытого порядка и предназначения, предопределенных и соблюдаемых чем-то, чего мы не мыслим в антропоморфных терминах.
Я сформулирую свое понимание динамического предопределения в развитии любого зародыша: предопределенное, или неслучайное, или не безответственное, проходящее через порядок фаз к высшей точке объединения многих частей. Некоторые аспекты этого процесса представляют собой одновременное изменение частей, обреченных, а не независимых, ради их упорядочения или ради будущего соответствия и направления к цели; и их выживание при зарождении определяется не нынешней связью с окружающей средой и не существующими преимуществами или полезностью, поскольку поначалу они не только не функциональны, но и не соответствуют существующим условиям, однако выживают, поскольку гармонируют с динамическим планом целого; и присутствие сил подавления или угнетения, наряду с силами стимуляции и защиты, рдя сдерживания частей и предотвращения их преждевременного развития.
Если мы допустим, что эти условия развития эмбриона относятся и к развитию всей замкнутой системы в более широком смысле, доктрина дарвинистской эволюции в ее общем приложении в нашем понимании сменится представлением о развитии Суперэмбриона, а старый дарвинизм превратится для нас в еще одну частную и недостаточную теорию прошлого. Дарвинизм занимается приспособлением к настоящему и обращает внимание на роль прошлого, но в дарвинизме нет места влиянию будущего на настоящее.
Рассмотрим любую часть зародыша, сердце эмбриона — поначалу просто петелька. Оно сохранится и будет получать питание, хотя при зарождении не функционально; но в то же время ему не будет позволено развиться в настоящее сердце прежде предписанного времени; его существование обусловлено тем, чем ему предстоит стать в будущем. Глаз эмбриона представляет собой еще лучший пример.
Рассмотрим любое явление социального характера: никогда не существовало искусства, науки, религии или изобретения, которые не противоречили бы поначалу существующему окружению, не были бы нелепы в свете принятых стандартов, бесполезны в своей недоразвитости и отвергаемы господствующими силами, так что в них имеется нечто, скрытно одушевляющее и поддерживающее, позволяющее выжить, несмотря на нынешнюю непригодность ради будущей полезности. Имеются также приемлемые данные, что все существующее в более широком смысле сдерживается, а также оберегается и подготавливается и удерживается от развития до должного времени. Летающая машина Лэнгли наводит меня на подобные мысли — что эта машина оказалась преждевременной; что она появилась несколько ранее наступления эры авиации на этой земле, и потому Лэнгли не удалось взлететь. Но машина была способна к полету, потому что несколькими годами позже Кертис на ней летал. Думается, братья Райт добились успеха потому, что попали в предписанное время. Я слышал предположение о том, что Кертис вносил изменения в машину Лэнгли. Примеров достаточно. Одну из величайших тайн, которые в конечном счете были открыты, ежедневно выбалтывали все чайники и котелки в мире — но тайна парового двигателя не могла быть открыта ни низшими, ни самыми возвышенными умами иначе как в общих чертах, пока не настало время, когда она согласовалась с другими явлениями и потребностями индустриальной эры. И уголь в изобилии хранился под самой поверхностью — и люди, часто селившиеся прямо на выходах угольных пластов, нуждались в топливе — но очевидно, и его тайна не могла быть раскрыта до наступления индустриальной эры. Затем строительство фабрик, изобретение машин, добыча угля и использование пара возникают одновременно и согласованно.