Сохранилось немало свидетельств глубокого уважения и любви поэта к отцу. Самое раннее из них - отроческое стихотворение, написанное десятилетним Федором ко дню рождения Ивана Николаевича:
...Вот что сердце мне сказало:
В объятьях счастливой семьи
Нежнейший муж, отец-благотворитель
Друг истинный добра и бедных покровитель,
Да в мире протекут драгие дни твои!
Мальчик явно сумел обрисовать здесь истинный характер своего отца мирного, доброго, "тихого" человека. Ровно через тридцать лет Тютчев в письме к жене восхищенно отзовется об отце- "лучше которого, право, нет человека на свете...".
Давно сложилось мнение, что решающее значение в становлении поэта имел не отец, а мать, которую Иван Аксаков описал как "женщину замечательного ума, сухощавого, нервного сложения, с наклонностью к ипохондрии, с фантазией, развитою до болезненности". Но едва ли следует недооценивать сложную внутреннюю закономерность человеческого развития, проступающую в фигуре отца поэта, - как своего рода звена между дедом и внуком. Неистовству деда, в жизни которого разрушенные формы старорусского бытия еще не возместил новый строй поведения и сознания, как бы противопоставилось уравновешенное, мирное существование отца (та же закономерность - в истории семей Пушкина и Аксакова), - чтобы внук мог плодотворно воплотить свой жизненный порыв, страсть и волю.
В сравнении с дедом, отец Тютчева ушел не только "вперед", к новым, связанным с "европеизацией" России формам быта, культуры и сознания, но и в известном смысле вернулся "назад", как бы восстановив - разумеется, лишь в той или иной мере - традиционный, патриархальный порядок в отношениях с супругой, домочадцами и крестьянами. Это явствует из многих свидетельств. М. П. Погодин, хорошо знавший семью поэта, записал в своем дневнике в 1820 году: "Смотря на Тютчевых, думал о семейственном счастии. Если бы все жили так просто, как они".
Семейные предания свидетельствуют, что в доме Тютчевых "господство французской речи не исключало... приверженности к русским обычаям и удивительным образом уживалось рядом с церковно-славянским чтением псалтырей, часословов, молитвенников... и вообще со всеми особенностями русского православного быта...".
Выше говорилось об очень раннем и органическом приобщении поэта к родной природе, народу, истории; нет сомнения, что семья сыграла свою необходимую и первостепенную роль в этом приобщении. Семья Тютчевых принадлежала к тем многим тысячам русских семей, в среде которых на рубеже XVIII-XIX веков формировался особенный социальный слой "среднего дворянства". Еще Белинский обрисовал характерные черты этого слоя: "Екатерина II, - писал он в 1844 году, - жалованною грамотою определила в 1785 году права и обязанности дворянства... Вследствие нравственного движения, сообщенного грамотою 1785 года, за вельможеством начал возникать класс среднего дворянства... В царствование Александра Благословенного значение этого, во всех отношениях лучшего, сословия все увеличивалось и увеличивалось, потому что образование все более и более проникало во все углы огромной провинции, усеянной помещичьими владениями. Таким образом формировалось общество, для которого благородные наслаждения бытия становились уже потребностью, как признак возникающей духовной жизни".
Так рождались те очаги культурного бытия, которые впоследствии, по тургеневскому слову, назвались "дворянскими гнездами". Одним из ранних таких гнезд был тютчевский Овстуг.
Иван Аксаков утверждал, что "дом Тютчевых - открытый, гостеприимный, охотно посещаемый могочисленной родней... - был совершенно чужд интересам литературным, и в особенности русской литературы". Последнее суждение едва ли верно. У нас есть, например, документальное свидетельство того же Погодина: "25 августа 1820 года. Разговаривал с Тютчевым и его родителями о литературе, о Карамзине, о Гете, о Жуковском (с которым, как нам известно, отец Тютчева был в близких отношениях. -В.К.), об университете".
Однако суть дела даже и не в этом. "Литературные интересы", в конце концов, - дело наживное. Гораздо более важное значение имел целостный нравственно-духовный строй самой жизни семьи Тютчевых. Из всего, что мы знаем об этой семье, вырисовываются лучшие черты русского дворянства начала XIX века, столь хорошо знакомые всем по "Войне и миру". Жизнь в овстугской усадьбе естественно, сама собой раскрывала перед мальчиком и юношей Тютчевым заветные глубины русской природы, народа, истории, - создавая тем самым незыблемую основу личности поэта.
Одно из писем к жене Тютчев начал словами: "Сегодня годовщина Полтавской битвы", - и как бы спохватившись, что он просто выговорил звучащие в этот день в глубине души слова, продолжал так: "но не в том дело... Мое здоровье лучше, - ноги начинают опять ходить". Столь личное переживание истории, надо думать, могло сложиться только в том случае, если оно прививалось с детских лет.
По материнской линии Тютчев был связан с выдающимся дипломатом Петровской эпохи - графом Андреем Ивановичем Остерманом (1686-1747). Дальний родственник Екатерины Львовны Матвей Андреевич Толстой женился на дочери А.И.Остермана Анне Андреевне. А впоследствии, теснее скрепляя родственную связь, сестра отца Екатерины Львовны Анна Васильевна вышла замуж за сына того же Остермана, Федора Андреевича. Брак этот был бездетным, а мать Екатерины Львовны скончалась безвременно, оставив сиротами одиннадцать своих детей. И в результате Екатерина Львовна жила и воспитывалась в доме своей бездетной тетки, Анны Васильевны Остерман, В этом доме бывал брат Федора Остермана Иван президент Коллегии иностранных дел, а так же внучатый племянник хозяйки, Александр Иванович Остерман-Толстой* - впоследствии один из славнейших полководцев Отечественной войны 1812 года, герой Бородина и Кульма. Он сыграл большую роль в судьбе Тютчева, о чем еще пойдет речь в своем месте.
Родственные связи с выдающимися деятелями отечественной истории органически вплетались в жизнь "дворянских гнезд" и как бы открывали настежь двери в эту историю, делали ее неотъемлемой частью, звеном, стороной семейного бытия.
Федор Тютчев был вторым ребенком в семье. Брат его Николай родился двумя годами раньше, а в 1806 году родилась сестра поэта Дарья. У Тютчевых было еще трое сыновей - Сергей, Дмитрий и Василий, но они умерли в самом раннем возрасте. Высокая детская смертность была в то время обычным, неизбежным явлением. В одном из тютчевских стихотворений помянут "брат меньшой, умерший в пеленах". Речь идет, по-видимому, о Васе, родившемся в 1811 году и умершем, как сказали бы теперь, в трудных условиях эвакуации, в Ярославле 1812 года.
Но в течение определенного времени в семье Тютчевых было шестеро детей, так что Федор вырастал в обычном для того времени семейном многолюдье. Кроме того, у Тютчевых жили родственные или дружественные семьи со своими многочисленными детьми. Словом, будущий поэт начинал жизненный путь в условиях семейной детской общины. И это создавало особенную атмосферу детства и отрочества, определявшую цельность восприятия жизни.
Глубоко неверно было бы думать, что окрестности Овстуга во времена детства и юности Тютчева являли собой некое темное захолустье. Становление того "среднего дворянства", о котором с таким уважением писал Белинский, быстрыми шагами шло и в этих местах. Уже говорилось о владельце Вщижа М.Н.Зиновьеве, вступившем в переписку с Карамзиным, и его дочери В.М.Фоминой, с детства знакомых Тютчеву. Другой овстугский сосед Тютчевых, владелец села Суздальцева С.Ф.Яковлев написал трактат о проблемах политической экономии, изданный в Москве в 1853 году. Наконец, живший в тридцати верстах от Овстуга, в селе Дятьково С.И.Мальцов был одним из самых выдающихся русских людей своего времени.
В Большой Советской Энциклопедии можно прочитать краткую информацию: "Сергей Иванович Мальцов (1810-1893) превратил брянский заводской округ в центр машиностроения. Здесь были изготовлены первые в России рельсы, паровозы, пароходы, винтовые движители и пр.".