Уже несколько дней профессор ездил по территории, удерживаемой войсками окружённой армии. Полевые госпиталя и медсанбаты были развёрнуты в тылу, в деревнях. Но в последнее время немцы начали бомбить населённые пункты, и часть раненых пришлось эвакуировать в леса. Раненых складывали прямо на снег, под елями. Обрубали нижние сучья на два-три метра вверх. Лапником устилали утрамбованный снег, на лапник – плащ-палатки, брезент; потом плотно, один к одному, чтобы не замёрзли, складывали раненых, головами к стволу дерева, и так по всему радиусу, а сверху укрывали шинелями и одеялами. Такими увидел лесные госпиталя 33-й армии профессор, когда прибыл их инспектировать.
Дело своё он знал превосходно. В первую же неделю ему удалось вернуть в дивизии более тысячи штыков. Некоторых приходилось выписывать с незажившими ранами. Профессор видел их глаза, иногда спокойные, выдававшие готовность человека ко всему, иногда затравленные, иногда злые, и понимал отчуждённо: не хотят возвращаться в промёрзшие окопы, боятся снова попасть под пули и на голодный паёк. Но что делать, окопы не должны пустовать. Приказ командующего необходимо выполнять во что бы то ни стало.
В крестьянскую избу, всегда натопленную и опрятную, куда его определили на постой, он возвращался поздно. Иногда – уже ночью. Старик-хозяин распрягал коня, насыпал в кормушку овса. И самого профессора, и его коня велено было кормить хорошо. Конь хрупал в кормушке, гонял по гладко отшлифованной доске золотой овёс. Профессор шёл в штаб. Охрана его уже знала, часовые пропускали без пароля. Командарм встречал его улыбкой и вопросом в воспалённых, усталых глазах. Он докладывал. Ему всегда было о чём доложить командующему. Он приносил добрые вести. И это нравилось ему самому. Командарм выслушивал, кивал и говорил:
– Спасибо, профессор. Хотите чаю?
Часто они засиживались за полночь. Профессор рассказывал о своих поездках, о состоянии госпиталей. Однажды командарм спросил:
– Как вы думаете, профессор, армия, я имею в виду людей, выстоит?
– Положение очень тяжёлое, – уклончиво ответил он. – Недостаточное питание сильно сказывается на организме бойцов. Происходит постепенное истощение. Человек – существо терпеливое, выносливое. Но, скорее всего, это больше касается его психики, воли. Что же касается физического состояния, то вследствие систематического недоедания и недосыпания из организма постепенно исчезают, вырабатываются и не восполняются, некоторые химические элементы, очень важные для нормальной жизнедеятельности. Если эти элементы не восполняются, начинается деградация организма.
– Так что же такое человек, боец Красной Армии? Воля или набор химических элементов?
– И то и другое, Михаил Григорьевич.
Чай командарма был хорош. Всегда – с вареньем. Черничным, земляничным, смородиновым. Но не только чай и не только долг влекли профессора в штабную избу. Быть рядом с сильными мира сего, запросто с ними беседовать, иногда на милые, совершенно отвлечённые темы. Это сильно сближает людей, располагает друг к другу. К тому же рядом с генералом не столь остро воспринималась опасность того положения, в котором все они здесь, в «котле», пребывали. Он был спокоен на этот счёт, зная, что, энергично выполнив своё дело, он снова вылетит в Износки. Первым же рейсом, когда дело в госпиталях будет сделано в полном объёме. Самолёты летали регулярно. Потому и торопился. Сделать всё, выполнить приказ командарма и вылететь в распоряжение штаба. В Износках всё же спокойней.
– А скажите, профессор, если наше положение существенно не изменится, сколько дней, недель, месяцев продержится личный состав? Я имею в виду физическое состояние бойцов.
Ефремов снова возвращался и возвращался к одной и той же теме их разговора.
– Видите ли, Михаил Григорьевич…
– Говорите, профессор, откровенно.
– Откровенно так откровенно… Через месяц бойцы начнут галлюцинировать. Начнётся голодный психоз. Появится опасность немотивированных поступков.
– Что вы имеете в виду?
– Мародёрство. Неподчинение командирам, а значит, неисполнение приказов. Возможно, переход на сторону противника. Боец, который сегодня дисциплинирован, исполнителен, каждый свой шаг и поступок сверяет с уставом и присягой, завтра может просто забыть обо всём, кроме своего основного, инстинктивного желания, а именно – выжить. Животный страх начнёт управлять человеком. И животная жажда – выжить.