«Разум – главный наш помощник, наш защитник он,
Муж разумный всем богатством мира наделен…
Если ты себя, как свиток, правильно прочтешь,
Будешь вечен. В духе – правда, остальное – ложь»…
Ах, мудрый Низами, ты и восемьсот лет назад думал о том же и, кажется, страдал от того же:
«В Эфиопии не ценят тюркской красоты,
Не для черных возрастил я лучшие цветы…
Понимание казенщик тонкий потерял,
Жемчуг он теперь от гальки отличать не стал…
Если золото и жемчуг смог он подменить,
Что бояться мне свободы и о чем тужить?
Мне не друг разбойник этот, буду жить один
И не стану прятать солнце от него в кувшин»…
Грустно мне было, что и говорить.
16
Днем я все же вновь направился по знакомому адресу.
Приблизившись к голубой калитке, тотчас увидел в глубине участка Лену. Не первую фрейлину, ее подругу. С улыбкой она подошла ко мне.
– А Лена дома? – спросил я.
– Да, – сказала подруга. – Она к соседям зашла. Пойдем, она сейчас должна выйти. Мы в баню собрались…
– Ты не знаешь, ей передали записку? – спросил я.
– Да, – ответила Лена. – Она сегодня собиралась к тебе зайти.
– А вчера… – начал я, но она не дала мне договорить.
– Мы уезжали. Ну, она тебе сама все расскажет. Мы все уезжали. Договорились раньше.
– В «Новый свет»? – догадался я.
– Да.
– Хорошо съездили?
– Хорошо.
Лишь только мы поравнялись с домом соседей, я увидел, что Лена спокойно идет от дома к калитке, навстречу нам. Как ни в чем не бывало.
– Как дела? – спросил я.
– Ничего. Все нормально, – сказала она и улыбнулась странно.
Это было привычное выражение ее – «все нормально», или еще проще: «нормально», я уже успел привыкнуть.
– Нормально? – сказал я. – Ну, что ж, слава богу. Это хорошо, что нормально. Прекрасно. Только что же ты о себе даже знать не дала? Ведь я беспокоился все-таки. Мы же с тобой как ни как… Породнились все-таки. Для тебя то, что произошло, ничего не значит? Ты спрашивала, как пишутся рассказы, да? Вот так они и пишутся. Именно так.
Глупые какие-то слова, но других пока не нашлось. В горле у меня стоял ком: как ни в чем не бывало!
Лена виновато молчала. Другая Лена стояла со страдающим видом, печальным. Только тут я обратил внимание: вид у обеих был какой-то изможденный: бледные, усталые, говорят тихо, из последних как будто бы сил. Только тут я это заметил. В чем дело? Меня вдруг обожгло чувство несправедливости, моей несправедливости. Зачем я так резко ее упрекал? Я еще ничего не понял, но неприятно стало.
– Мы в баню собрались, – сказала Лена тихо. – А у нас на турбазе горячей воды нет.
– Пойдемте к нам, в наш душ. Хотите? – предложил я.
– А можно? – робко спросила вторая Лена.
– Ну, конечно, можно!
– Я тогда после душа к тебе приду, – сказала моя Лена. – Ты где будешь?
Смотрела на меня печально и виновато.
– Я буду на набережной. Проведу вас в душ и на набережную пойду. Увидишь, там художник с камешками, вот около него. Я ему помочь обещал, – сказал я.
– Ладно, – сказала она и улыбнулась опять виновато.
Боже мой, Боже мой, думал я, сидя на набережной рядом с художником, который разложил свои камешки. Я смотрел то на камешки, то на проходящих мимо людей, отдыхающих, праздных. Некоторые подходили к нам, разглядывали внимательно камешки, приценялись, иногда покупали. На камешках было море, скалы, кораблики с парусами.
Боже мой, Боже мой. Ведь так все просто! Ведь так, казалось бы, просто! Великая Женственность, начало начал, тайна, присущая каждой женщине… Тело-цветок, данный природой в великодушной щедрости ее… Волшебное пенье мужчины и женщины друг для друга, единственный в жизни каждой женщины Первый Праздник… Но не ценим, не ценим. А окружающая нас природа великолепная, разнообразная, живая? Море, небо, скалы, корабли с парусами, травы, бабочки, цветы… Божественная музыка – Песня жизни! Все – во всем. Однако…
На камешках был образ тоже прорыва – свободное море, дикие скалы, кораблики – символы странствия. Можно смотреть, фантазировать… Но неужели, господи, неужели только это – только призрак, намек, фантазии? А действительность? Ведь так на самом деле просто, все на самом деле – рядом…