От удивления, что древний фолиант обратился к ней по имени, Кандальникова несколько раз перечитала этот абзац.
«И действительно, словно не я читаю, а она со мной разговаривает...», – подумала Любочка, благоговейно вздохнула и, погладив рукой корешок толстого тома, продолжила:
– Для начала тебе следует уяснить, что колдовство – суть тоже ремесло, только не каждому в этом мире доступное. К примеру, пекарь, который поднаторел в искусстве выпечки хлебов, когда стоит среди толпы, разве выделяется он из неё? Разве получает каждый, кто к нему прикоснётся, свежую булку, возникшую из ниоткуда? А ткач? Который научился изготавливать ткани... Разве может взмахом руки одарить каждого материей? Нет! Потому как их возможности проявляются только при наличии материалов и инструментов, при наличии знаний, при наличии опыта и волеизъявления. И за каждую выпеченную булку да сотканный метр ткани отдают они вечности частицу жизни, дыхания и энергии, витающей в невидимом эфире. Вот так и ты, Люба, даровав Егорию и Лукерье надежду на спасение – взамен обрела знания да крылья птичьи. Помогаешь Лукерье, дочке моей названной – пользуешься силой воды, которая её укрывает. Только и Лукерья нынче у Русальницы в подчинении. С одной стороны выхлопотала она для тебя право водой управлять, но только ты взамен лучшего помощника своего лишилась. Тебе – дар волшебства, другой стороне – Егорий! Только не видишь ты той цепочки, что за всем этим сокрыта...
– Зосима?! – прервав чтение, прошептала Любка.
Она посидела немного, сопоставляя события, но тут же возобновила чтение.
– Не ищи имён. Мы все сотканы из эфира. Придёт твоё время, и поймёшь, что нет разницы между древним алхимиком, начавшим писать сию рукопись, и тобой, читающей её ноне. Всё меняется, но ничего не исчезает! «В одном и том же заложено живое и мёртвое, бдящее и спящее, молодое и старое, ибо эти изменившись – суть те, а те, изменившись – суть эти...», – учил первый из нас, тот, кого промеж людей называли Гераклит Эфесский, прозванный Тёмным. Но не это сейчас для тебя главное...
Любочка вдруг вспомнила, что это имя ей знакомо. Кажется, Дворжак говорил...
Внезапно страницы зашелестели, словно невидимая рука принялась их перелистывать. Наконец, пропустив добрую половину текста, «Книга» словно замерла, и Любочка послушно уставилась на пожелтевший лист, торопливо шевеля губами.
– Ни колдун, ни ведьма не могут вершить колдовства без ритуалов, заговоров и откупов. Ремесло чародейское ошибок не прощает. Так как, если не принесена жертва – будь то хоть кровь, хоть вино, хоть клятва да зарок – и не оглашены условия колдовской мены, тогда силы потусторонние сами сделку уравновесят, а чародея – накажут. Нам известно, что ты по своей воле при помощи колдовства вырвала с этого света две бренных души, значит, взамен с того света – так же по магическому закону – вернутся в твою жизнь воскресшие.
– Всё не так! – начала торопливо и немного бессвязно оправдываться Любочка, обращаясь к открытой «Книге». – Совсем не так! У меня не было выхода! Дортезин – он киллер по кличке Смарт! Эти люди – зло! Они убили моего отца, убили отца Жоры Мартова... Дортезин – убийца, а его мать была с ним в сговоре... Их нельзя было оставлять в живых, к тому же – я спасала людей! И мне удалось спасти девять человек! А я? Я ведь не знала ни правил, ни законов... Я думала, что так можно! У кого мне нужно было спрашивать? Не у кого...
Она, почти не останавливаясь, говорила и говорила в своё оправдание до тех пор, пока не увидела, как «Книга» сначала захлопнулась, а потом снова открылась на первой странице.
– Писано Гераклитом Тёмным, – громко прочитала Любка. – Без осмысления оного остальные знания бесполезны! Бессмертные – смертны, смертные – бессмертны, живут за счёт смерти других, за счёт жизни других умирают. Всё, что мы видим наяву – смерть! Всё, что во сне – сон! Всё, что по смерти – жизнь! Порядок – и человеческая жизнь, как его часть! – в равной мере предполагает как добро, так и зло, справедливость и несправедливость, прекрасное и безобразное. Вечная гармония не знает понятий добра и зла, она нейтральна к составляющим её противоположностям. На уровне равенства замирают звуки земли – радость и горе, смех и слёзы, жизнь и смерть... Да и вообще всё, что свойственно людям, за исключением своего рода разумности...
Чем больше Любочка погружалась в чтение, тем грустнее и грустнее ей становилось...