– Так и я вот думаю – зачем? Сказал, что с Алексеем нужно переговорить. Мол, был неподалёку и заглянул. Хитрит, сволочь, ой чувствую, хитрит... Причём тут моя дача? С какого перепугу он вздумал Лёшеньку там искать? Тебе это странным не кажется?
– Не знаю... К нам он не приходил, – задумчиво проговорила Любаша.
– А тебя сегодня о муже не спрашивали? – принялась выпытывать Раиса Ивановна. – Вот прямо и не упоминали о нём?
– Нет, – Любка чувствовала, что вот-вот себя выдаст, и принялась с большим старанием натирать сковороду.
– У свекрухи твоей пистоль в сумке, – раздался над ухом голос Гуни-кандальника. – Смешное орудие. Я таких раньше и не видывал.
– Что? – забыв о предосторожности, громко переспросила Люба.
– Пистоль!
– О муже, говорю, не спрашивал в полиции? – свекровь приняла вопрос Любы на свой счёт.
Слава богу, что Гунин ответ про пистоль не услышала!
– Ерунда какая-то, – отозвалась девушка и посмотрела рассеянным взглядом на каждого из собеседников.
– Ладно, толку от тебя, как от козла молока, приеду, когда сын вернётся, – объявила Раиса Ивановна, снимая фартук.
– Вы что, и пообедать не останетесь? – из вежливости спросила Люба.
– Я не ем засохший кефир и сырое мясо, – крикнула Раиса Ивановна из прихожей и громко хлопнула дверью.
Пристыженная Люба, выпила стакан воды и поспешила в магазин. Через сутки вернётся муж, нужно продуктов купить...
От волнения она забыла упаковать и спрятать ножик, поэтому теперь Егорий шествовал рядом с ней вдоль длинных рядов полок супермаркета.
– Мать честная! Это что ж за изобилие такое? – только и слышала она его изумлённые возгласы. – А браги, а браги да вина сколько?! И всё в бутылях да с картинками... О-хо-хонюшки... А мне ни отведать, ни пригубить! Вот они муки! Видит око, да зуб неймёт! Ах ты, батюшки! А это что ж, куры?! Да не бывает таких курей огромадных! Вы их что, со свинками скрестили? А хлебов сколько? Зачем столько зараз печь? Заплесневеет ведь! – сокрушался кандальник.
– Наш хлеб не плесневеет – в нём химических добавок столько, что месяцами хранится может, – пояснила Любаша.
– Вот и я говорю, – отозвалась высокая дама в широкополой шляпе со сверкающей брошью на тулье и тёмных солнцезащитных очках, закрывающих половину лица. – Во всём подлог, везде подлог. И если ты чего-то лишилась – то не стоит и искать.
С одной стороны – облик дамы был схож с маскарадным костюмом для Хэллоуина: тёмное длинное платье с рукавами, закрывающими до половины кисти рук; неуместная для похода в супермаркет шляпа; тёмные очки. Но с другой стороны – все детали гардероба были не из дешёвых и сидели на незнакомке как влитые, вызывая у окружающих скорее восхищение, а не глумливые усмешки.
Люба стояла как вкопанная. Она ничего не видела кроме зловещего мерцания кристалла над головой говорившей.
– Следуй за мной, Люба! Не пытайся сопротивляться моей воле, просто иди за мной.
На негнущихся, словно одеревеневших ногах Любка как заворожённая покинула магазин. Она не помнила и как рассчиталась на кассе, и как, не мигая и глядя в одну точку, сложила покупки в шелестящий пакет, и как оказалась на перекрёстке у самой кромки тротуара.
– Не стой, иди вперёд! – снова раздался незнакомый голос. – Жизнь твоя бессмысленна и бесполезна. Ты никогда не родишь детей! Смотри на светофор! Твой свет – красный! КРАСНЫЙ!!!
Гуня понимал, что ещё чуть-чуть, и Любушка – его единственная правнученька – погибнет прямо у него на глазах. Призрак кричал до хрипоты, размахивал прозрачными руками, отталкивая говорившую его девочке страшные слова злую бабу.
Но Любка никак не реагировала, никак не отзывалась на его крики.
В сердцах он дёрнул себя за ворот шёлковой рубахи и, встряхнув кудрявой головой, пронзительно запел. Застонал, зарыдал, вкладывая в каждое слово столько боли, что стоящие рядом люди вдруг почувствовали сильнейшую энергию его горя, да такую, что остаться равнодушными было просто невозможно.
Людям казалось, что вроде ничего и не происходит – остановилось несколько человек у проезжей части и смотрят на мигающий жёлтый – но до того им всем стало не по себе, что хоть волком вой.