Она освоилась в небе настолько, что теперь всем своим птичьим телом чувствовала не только потоки воздуха, но и его пульсацию. Это помогло ей передвигаться горизонтально над совершенно ровной местностью – только за счёт энергии неоднородного биения потока. Немного потренировавшись, она освоила три типа парения: парение в горизонтальном ветре, дующем слоями, при котором скорость ветра с высотой заметно возрастала; парение в горизонтальном порывистом ветре; парение в ветре с вертикальными пульсациями.
После чего, окончательно осмелев, она энергично замахала крыльями. Сначала движения были хаотичными, и она на долю секунду почувствовала, что теряет контроль над полётом, рискуя камнем свалиться на землю. Но быстро поняла секрет: взмах крылом вверх следовало совершать более быстро, а опускать крыло – медленно и более плавно. Приноровившись и успокоившись, Люба-сорока поняла, что теперь сама может задавать и ускорение, и замедление своему полёту.
«Интересно, какая у меня крейсерская скорость? – иронично подумала Любка, и тут же у неё в мозгу зазвучал знакомый голос Серафимы Андреевной, медленно диктующей условие задачи на контрольной по математике: «Воробей пролетает двенадцать километров за четыре минуты. Сороке, для того чтобы преодолеть такое же расстояние, понадобится на восемь минут больше. Вопрос: сколько километров пролетит сорока за час, и какова её скорость?»...
Люба мысленно подсчитала и улыбнулась – шестьдесят километров в час! Не стриж, конечно, и не сапсан... Но что делать? Имеем то – что имеем!
И она стремительно стала набирать высоту...
Перелетев горную гряду, увидела ярко освещённую трассу и, с удовольствием передохнув на дорожном указателе с надписью «Хевиз – 65 километров», через час с небольшим она уже «приземлилась» на балконе своего номера гостиницы в Хевизе.
«И что теперь?» – с ужасом подумала путешественница. – «Ну не идиотка ли? В сороку превратиться смогла, а о том, как обратно человеческий образ принять, и не подумала!».
Появившийся на ночном балконе Егорий тоже не знал, как помочь правнучке.
Вздыхая и сокрушаясь от собственного бессилия, он то принимался понапрасну ругать Лукерью, то пытался вспомнить старые поверья о том, как заставить ведьму-гадуницу принять прежний облик. Ничего не помогало!
Неожиданно Егорий замер и, забыв о том, что кроме Любочки его всё равно никто не видит, приложил палец к губам.
Снизу послышались тихие шаги. Кто-то крадучись вошёл в отель.
– Мать честная! – перекрестился призрак. – Любочка, свекруха-погорелица твоя воскресла. Вот – ей богу! – она это!
А Любка усталой нахохлившейся птицей сидела в самом углу балкона, недоверчиво уставившись агатовыми бусинками глаз на говорящего. Егорий не ошибся, и через некоторое время до её чуткого слуха донёсся звук открывающегося замка, после чего в номере, за балконной дверью зажёгся свет. Сорока взлетела на подоконник и с удивлением стала наблюдать за действиями матери Алексея.
Натянув резиновые перчатки, Раиса Ивановна – словно заправский вор! – торопливо обыскала содержимое чемодана и приступила к шкафу.
Тихо запищал телефон.
– Всё в порядке, я на месте, – коротко отрапортовала свекровь. – Паспорт здесь, а её нигде нет. Дворжак тоже ничего не знает... Поняла... Проверить, нет ли чего подозрительного... Поняла...
Раиса Ивановна открыла балконную дверь и вышла из номера.
Любочке этого было достаточно, чтобы влететь в помещение.
– Ой! – вскрикнула свекровь и замахнулась на чёрно-белую птицу попавшим под руку полотенцем. – Кыш отсюда! Кому говорю, кыш!
Но Любочка целенаправленно взлетела под потолок и, покружив вокруг люстры, уселась на массивную гардину под самым потолком.
Раиса Ивановна и махала на неё полотенцем, и трясла портьеру, но сорока сидела наверху не шелохнувшись, гипнотизируя пожилую женщину круглыми глазами и явно не собираясь покинуть место своего пребывания.
– Ты тут что, ночевать собираешься? – зло спросила свекровь, обращаясь к птице.
А когда Люба-сорока спокойно кивнула, Раиса Ивановна вздрогнула и отступила от гардины на шаг.
– Ты понимаешь меня? – она не сводила глаз с белобоки.
Люба-сорока снова кивнула.