— Ох, Бренда! Какая же ты эгоистичная сучка! Это ты будешь рассказывать про «прошлое лето». Для тебя ведь наши отношения уже в прошлом, не так ли? Ведь в этом все дело?!
— Ты прав. Я сучка. Я хочу прекратить наши отношения. Именно поэтому я попросила тебя остаться еще на неделю, именно поэтому я позволяю тебе спать со мной в моем собственном доме!.. Что с тобой происходит?! Вы бы хоть договорились с моей матерью третировать меня по очереди — сегодня она, завтра ты…
— Прекрати!
— Пошли вы все к черту! — вдруг расплакалась Бренда и убежала прочь. Я понял, что не увижу ее до вечера.
Гарриет Эрлих произвела на меня неизгладимое впечатление абсолютной неспособностью разбираться в побудительных мотивах окружающих. Да и в своих собственных. Она видела лишь то, что лежало на поверхности, и в этом отношении идеально подходила Рону, да и всему семейству. Прогнозы Бренды относительно миссис Патимкин полностью оправдались: едва появилась Гарриет, как мать Бренды приподняла одно из своих крыльев и приняла под него будущую невестку, прогнав оттуда Бренду.
Фигурой Гарриет была похожа на Бренду, разве что немного грудастее. О чем бы с ней ни заговаривали, Гарриет тут же начинала согласно кивать собеседнику. Пару раз она даже проговаривала последние слова моей фразы вместе со мной; впрочем, это было скорее исключением — по большей части она сидела со скрещенными на груди руками и кивала. Весь вечер, в течение которого Патимкин планировали, где будут жить молодожены, какую мебель им нужно купить, как скоро в семействе появится прибавление — все это время Гарриет просидела со скрещенными на груди руками. Мне даже показалось, что на ней белые перчатки. Оказалось, я ошибался.
С Брендой мы не обменялись ни единым взглядом, не сказали друг другу ни слова; мы просто сидели и слушали, причем Бренда нервничала сильнее меня. Под конец Гарриет стала называть миссис Патимкин «мамой», а один раз назвала ее даже «мама Патимкин». Услышав это, Бренда отправилась спать. Я же остался, загипнотизированный невестой Рона. Я пытался разобраться в ней, и потому анализировал, составлял какое-то мнение о ней, тут же пересматривал его, остановившись, наконец, на том, что девица, судя по всему, абсолютная пустышка. Вскоре ушли к себе в спальню мистер и миссис Патимкин, Рон понес в детскую уснувшую на стуле Джулию, и двое не-Патимкиных остались наедине.
— Рон рассказывал, что у вас очень интересная работа, — сказала Гарриет.
— Я работаю в библиотеке.
— Я всегда любила читать.
— Это, должно быть, здорово — быть замужем за Роном?
— Рон любит музыку.
— Да, — сказал я. Что я сказал?!
— Вы, наверное, первым разрезаете листы всех бестселлеров, — предположила Гарриет.
— Бывает…
— Что ж, — сказала она, хлопнув себя по коленям, — я уверена, что мы поладим. Надеюсь, вы с Брендой вскоре последуете нашему с Роном примеру.
— Но не сегодня, — улыбнулся я. — Чуть попозже. Вы не станете возражать, если я откланяюсь?
— Спокойной ночи. Мне очень понравилась Бренда.
— Благодарю вас, — сказал я и пошел к лестнице.
Поднявшись вверх, я тихо постучал в дверь Бренды.
— Я сплю, — ответила она.
— Можно мне войти?
Дверь приоткрылась на сантиметр:
— Рон скоро должен подняться.
— А мы оставим дверь открытой. Мне надо с тобой поговорить.
Бренда впустила меня, и я уселся на стул, стоявший рядом с кроватью.
— Ну, как тебе невестка? — спросил я.
— Я с ней была знакома и раньше.
— Бренда, вовсе не обязательно отвечать так односложно.
Она ничего не ответила. Я сидел и теребил шнур от жалюзи.
— Ты все еще сердишься? — нарушил я, наконец, молчание.
— Да.
— Не сердись. Забудь о моей просьбе. Она не стоит того, чтобы из-за нее происходили такие вещи.
— Какие?
— Никакие. Я не думал, что все будет так ужасно.
— Это потому, что ты не хочешь меня понять.
— Может быть.
— Не «может быть», а точно!
— Ну, ладно, — сказал я. — Просто мне хочется, чтобы ты поняла, что тебя сердит. Тебя сердит не мое предложение, Бренда.
— А что же?
— Тебя сержу я.
— Ради Бога, не начинай все снова, ладно? Тебя все равно не переспоришь. Я не могу одержать победу в споре с тобой.
— Можешь, — сказал я. — И ты должна это сделать.
И я вышел из комнаты, закрыв за собой дверь на всю ночь.
Когда утром я спустился вниз, там царила невообразимая суматоха. В гостиной миссис Патимкин диктовала Бренде какой-то список. Джулия носилась по комнатам в поисках ключа от коньков. Карлота пылесосила ковер. На кухне все булькало, подпрыгивало и гремело. Бренда встретила меня очаровательной улыбкой, а когда я вошел в столовую посмотреть, какая за окном погода, Бренда вошла следом и поцеловала меня в плечо.
— Привет, — сказала она.
— Привет.
— Мне нужно поехать с Гарриет, — сказала Бренда. — Так что совершить утреннюю пробежку нам не удастся. Если, конечно, ты не хочешь побегать в одиночестве.
— Нет. Я лучше почитаю или займусь чем-нибудь еще. А куда вы едете?
— В Нью-Йорк. За покупками. Гарриет хочет купить себе свадебный наряд. И еще что-нибудь — чтобы было во что переодеться после свадьбы. Ну и для медового месяца какое-нибудь платье.
— А ты что будешь покупать?
— Я ведь подружка невесты — мне тоже нужно праздничное платье. Если я поеду с Гарриет, то смогу отправиться в «Бергдорф» безо всех этих разговоров с матерью о преимуществах Орбахов.
— Купи и мне чего-нибудь, а? — попросил я.
— Опять ты начинаешь, Нейл?! Мы же договорились!
— Да шучу я, шучу! Я про это и думать забыл.
— Тогда почему ты об этом говоришь?
— О, Господи! — простонал я, выбежал на улицу, сел в машину и поехал завтракать в «Милбэрн».
Выпив кофе и съев пару яиц, я вернулся назад. Бренда уже уехала, и мы остались в доме втроем: я, Карлота и миссис Патимкин. Я изо всех сил старался избегать комнат, в которых находились дамы, но в конце концов мы с миссис Патимкин оказались сидящими друг против друга в телевизорной комнате. Миссис Патимкин держала в руке лист бумаги и сверялась с каким-то длинным списком, время от времени заглядывая в два тоненьких телефонных справочника.
— Ни минуты покоя, — вздохнула она.
Я широко улыбнулся, выказывая свое расположение — будто миссис Патимкин отчеканила только что нетленную фразу.
— Может, вам помочь? — предложил я свои услуги. — Давайте я проверю список.
— Нет-нет, — миссис Патимкин мелко затрясла головой. — Это списки «Хадассы».
— Ах, вот оно что, — понимающе сказал я.
Какое-то время я молча наблюдал за миссис Патимкин. Потом она спросила:
— А твоя мама состоит в «Хадассе»?
— Не знаю, как теперь. Когда мы жили в Ньюарке, то состояла.
— Она была активисткой?
— Наверное. Она все время сажала деревья в Израиле.
— Да?! — удивилась миссис Патимкин. — А как ее зовут?
— Эстер Клюгман. Она сейчас живет в Аризоне. Там есть отделение «Хадассы»?
— «Хадасса» есть всюду, где живут еврейки.
— Ну, тогда мама, наверное, и сейчас в «Хадассе». Они с отцом в Аризоне. Уехали туда из-за астмы. А я живу в Ньюарке у тети. Она не активистка «Хадассы». Зато другая тетя — Сильвия, — вот она активистка. Вы знакомы с Сильвией и Аароном Клюгман? Они состоят в том же клубе, что и вы. У них есть дочь, Дорис, — меня прорвало, я не мог остановиться: — Они живут в Ливингстоне. Может быть, тетя Сильвия вовсе и не активистка «Хадассы». Может, она член какого-нибудь противотуберкулезного общества. Или противоракового. Я знаю, что ее интересует какая-то болезнь.
— Это замечательно, — сказала миссис Патимкин.
— О да.
— У этих обществ благородная миссия.
— Да, конечно.
Миссис Патимкин, похоже, немного потеплела; ее лиловые глаза перестали вглядываться — она вдруг стала просто смотреть на мир, не оценивая его.