Мистер Карлсон ждал нас в больнице. Мы подъехали прямо ко входу в отделение неотложной помощи, он ждал нас там. Я вылез и вынес Эмэндэмса, но держал его совсем недолго: мистер Карлсон взял его у меня из рук и понес в больницу, крепко прижимая его к себе.
Эмэндэмс рассказывал ему про пауков.
10
Мы дождались доктора, но он мало что смог нам сообщить: физически Эмэндэмс, конечно, восстановится, но в умственном отношении…
– Он теперь всегда будет таким? – спросила Кэти.
Она держалась молодцом, не рыдала, не устраивала истерик. Только по тому, как яростно и напряженно она теребила оборки своей блузки, и можно было понять, насколько она потрясена.
– Я не могу этого знать. Может быть, он поправится, а может, лишился разума навсегда. В любом случае, не думаю, что когда-нибудь он снова станет таким же, как был. ЛСД – мощный наркотик, люди по-разному на него реагируют. Если б только эти дети…
Тут я отключился – не было охоты выслушивать проповедь. Да и вообще, этот доктор бесил меня: кто дал ему право говорить такие вещи? Он должен был сказать, что Эмэндэмс выздоровеет, что уже завтра утром он снова станет собой. Разве он не видит, как его слова буквально рвут мистера Карлсона на куски? Разве он не видит, что они делают с Кэти? Да что он за доктор тогда?
– Давай я отвезу тебя домой, – сказал я Кэти.
Она покачала головой.
– Не хочу домой. Я останусь здесь.
– Кэти, поезжай домой, – сказал мистер Карлсон. – Здесь ты ничем не сможешь помочь, но я хочу, чтобы ты была рядом с матерью, когда она узнает. Эмэндэмс проспит еще несколько часов, где-нибудь через час я тоже поеду домой. Не говори матери, пока я не приеду, – его голос прервался. – Что же мы ей скажем?
– Пойдем, – сказал я, обнял Кэти за плечи и повел ее в машину.
– Погодите минуту, – сказал мистер Карлсон. – Брайон, я хотел сказать, что очень тебе благодарен. Я горжусь тобой, сынок.
Впервые в жизни я не взбесился, когда мужчина назвал меня «сынок». Я не знал, что сказать в ответ, так что просто кивнул и стиснул Кэти покрепче.
В машине Кэти разрыдалась. Я остановился в парке, обнял ее. Она была почти что в истерике, и я тоже плакал. Я не мог видеть, как она страдает, просто не мог.
– Не плачь, Кэти, – сказал я. – Пожалуйста, не надо.
– Боже мой, – всхлипывала она, – что если он сошел с ума навсегда? Он был такой милый малыш, самый, блин, милый малыш в мире!
Раньше я никогда не слышал, чтобы она ругалась или говорила «блин». Я попытался сосредоточиться на этой мысли, чтобы самому не расклеиться и не впасть в истерику.
– С ним всё будет в порядке, – сказал я. – Он снова станет как раньше.
– Нет, не станет, – теперь Кэти тоже пыталась перестать плакать. – Не станет он как раньше, – от этих слов она снова разрыдалась, рубашка у меня была мокрая насквозь. Она просто вцепилась в меня и рыдала, а я гладил ее по голове. Наконец она выпрямилась.
– Я так тебя люблю, Брайон, – сказала она. – Не знаю, что бы я без тебя делала.
– И я тебя люблю, – сказал я. Мне стало попроще произносить эти слова. – И не переживай о том, что сказал доктор, он просто ненавидит хиппи, вот и всё. А Эмэндэмс поправится, я знаю.
– Мне пора домой, – сказала Кэти. – Мне нужно быть рядом с мамой, когда она узнает. Это ее просто убьет.
Я высадил ее возле дома, но внутрь не пошел. Я решил, что это дела семейные, а я пока еще не член этой семьи.
Приехав домой, я обнаружил, что уже очень поздно. Мама спала. Я пошел к себе и лег в кровать, даже не стал выключать свет. Марка пока не было. Я устал, я чувствовал себя высушенным, опустошенным. Когда переживаешь за других, ужасно устаешь. Я знал, что не смогу уснуть. Я закрыл глаза, и передо мной закружились картинки и люди: Марк и Чарли, Майк и Анджела, Кэти и Эмэндэмс с мистером Карлсоном, Тим и Кудряха Шепарды. Раньше жизнь казалась такой простой, а теперь она вдруг стала очень сложной. Я помнил, как когда-то главной моей проблемой было раздобыть три бакса, чтобы заплатить Чарли за колу. Раньше всё было просто, а теперь вообще нет. Мне ужасно захотелось покурить. Для очистки совести я пошарил в карманах, но знал, что там ничего нет. Тут я вспомнил, про заначку Марка, скатился с кровати и залез под его матрас. Я нащупал что-то странное и вытащил наружу. Это была длинная продолговатая штука в форме цилиндра. Я открутил крышку, и оттуда посыпались таблетки.
Я вообще не тупой. Я никогда не пробовал наркотики, если не считать пары опытов с травой, но я знал, как они выглядят. Я посмотрел на эту гору таблеток – их там были сотни – и в моей голове что-то защелкало: тик, тик, тик. И тут я всё понял, хоть и не хотел понимать.