Внимательно вглядываюсь в нее, ожидая подвоха: не прикалывается ли? Нет, вроде вполне искренна. Ладно, поверим, тем более, что очень хочется.
А она между тем жестко продолжает:
– Убийцу Алеши надо найти! Не стану врать, что жажду справедливости и мести. Представьте себе, не жажду. Просто боюсь, что это сделал Завьялов. Мой муж. Естественно, чужими руками. Он ревновал меня… Впрочем, он и сейчас ревнует.
– Завьялов? – мои брови взлетают вверх. – Уж не тот ли?..
– Да, – подтверждает она.
– Если тот самый, то, наверное, он за вами следит. Бабла у него вполне достаточно, чтобы организовать слежку хоть за десятком человек.
– Не исключено.
– Стало быть, он знает, что вы сейчас у меня?
– Вам страшно?
– Ничуть. Мне к такому не привыкать… Послушайте, Катя, насколько я знаю, Алешу убили с целью ограбления. Во всяком случае, так считают наши бдительные правоохранительные органы. Чего вам еще надо? Можете спать спокойно, в полной уверенности, что ваш муж невинен, как ангел небесный.
– А если это все-таки был заказ? – она стискивает кулачки.
– Ладно. Допустим, я выясню, что порешил Алешу ваш благоверный, – принимаюсь втолковывать ей. – Следовательно, причина Алешиной смерти – вы. На кой вам такая информация? Чтобы страдать всю оставшуюся жизнь? Вы что – мазохистка?
– Давайте не будем торопить события, – нетерпеливо отрезает она. – Так вы согласны отыскать убийцу? Я вам заплачу. Называйте любую сумму.
– Вы копаете под собственного мужа на его же деньги? – усмехаюсь я.
– А вот это уже мои дела, и они вас не касаются! – вспыхивает Катя.
– Пойми, сестренка, я бы и сам с удовольствием занялся привычным для себя сыском. И Алешина память мне дорога. Но именно сейчас я расследую одно дельце. Я не в силах разорваться пополам, а моя физическая форма еще ох как далека от оптимальной. И, наконец, гибелью Алеши занимаются те, кому по должности положено. Обратись к ним. Это единственное, что могу в данной ситуации посоветовать.
– Обратиться – к кому? К нашим пресловутым милиционерам? Мой муж богатый человек, он подкупит всех, кого следует и отмажется.
– А вы хотите его посадить? – снова перехожу на вы, чувствуя, что она не клюет на мои отеческие увещевания.
– Я должна выяснить, причастен ли он к смерти Алеши. Я не могу жить с убийцей!.. Извините, – она поднимается, отодвигает стул. – Мне казалось, что вы – в память об Алеше – сделаете все возможное…
Я развожу руками (дескать, увы и ах) – и тут же, изумляясь самому себе, соглашаюсь:
– Ладно. Уговорили.
Околдовала она меня, что ли?
Обреченно вздохнув, принимаюсь задавать вопросы. Она отвечает точно и коротко, не пытаясь оправдываться, чем вызывает уважение старого сыча по прозвищу Королек.
Потом выходим в прихожую. Она снимает домашние тапки, всовывает узкие ступни в шикарные полусапожки на высоченном каблучке. Я галантно подаю ей курточку, и она выцокивает на лестничную площадку.
Затворяю за ней дверь. Кот по кличке Королек осторожно выглядывает из кухни. Он малодушно спрятался при появлении незнакомого человека, но теперь осмелел и появился, чтобы обследовать свою территорию: не пропала ли его любимая мисочка? Он ступает лапками мягко и хищно, как маленький тигр.
– Если б тебе было дано понять, бессловесная зверюга, какие идиотские коленца выкидывают человеки, которые, должно быть, кажутся тебе богами! Как бы ты упал на хвост и захохотал по-кошачьи! Как стал бы нас презирать!
Но Корольку на мои рассуждения наплевать и растереть. Он не какой-то там чебурахнутый философ, он трезвый практик и критический реалист. Не обращая на меня ровно никакого внимания, Королек целенаправленно трусит к своей мисочке и принимается хрустеть кошачьей жратвой.
А я вспоминаю Алешу, его чуть широковатое лицо, славные серые глаза, круглый лоб, внимательный насмешливый взгляд.
Где ты теперь, Алешка?
Странно, но после смерти ты стал как будто ближе, роднее. Точно душа твоя очистилась и сейчас из глубины гаснущего неба, из вечерней голубизны мерцает над мартовской грязью, как звезда. Сравнение предельно банальное, но другого у меня нет.
Тебя забили до смерти дубиной или бейсбольной битой. Мочили так, что размозжили череп, а лицо превратилось в кашу. Конечно, человеку все равно, как он отдаст концы, лишь бы смерть не была мучительной и долгой. Но бита – в этом есть что-то позорное, как будто ты не человек, а животное.
Я видел, как убивают нерп – вот так же, дубиной, со всего маха. А потом волокут по снегу, и за мертвым тельцем тонкой прерывистой струйкой вьется кровавый след…