Миссис Клертон согласно закивала, щелкнула застежкой шелковой сумочки и достала пачку сигарет. Сквозь вертикальные голубые жалюзи на окнах в комнату проникал мягкий, успокаивающий свет. Кресла здесь были мягкие, округлой формы, обои на стенах неброские, но в то же время ласкающие взгляд, а композиция из цветов в напольной вазе выглядела безупречно изысканной. Такой и должна быть обстановка в кабинете психоаналитика: спокойная, нераздражающая, наоборот, вызывающая у клиента исключительно чувство уверенности и защищенности. Вот только почему-то и после пятого сеанса у миссис Клертон по-прежнему дрожат руки и мучительной судорогой сводит плечи. Она распечатала новенькую пачку, достала сигарету и уже поднесла ее к дрожащим губам, когда услышала голос Линды, негромкий и как будто извиняющийся:
— Конечно, вы можете курить, но мне бы этого не хотелось…
— Почему? — удивилась она, отложив зажигалку на край стола, и замерла с сигаретой, зажатой между средним и указательным пальцами. — Ведь раньше это не возбранялось? Вчера и на прошлой неделе и вы курили вместе со мной. Почему же теперь…
— Все это так, — мягко прервала ее Линда, — но у нас с вами пока не получается настоящей близости и доверия. Когда вы курите, вы даже руки перекрещиваете на груди, закрываетесь от меня, защищаетесь, что ли… Вы прячетесь от моих вопросов, от своих ответов, вы не хотите раскрываться. Вам, конечно, проще за этим дымом, но ведь так я никогда не смогу вам помочь, понимаете?.. Поэтому давайте сейчас положим пачку обратно в сумочку и начнем все сначала.
Линда поднялась из кресла и отошла к окну, давая пациентке возможность успокоиться и приготовиться к продолжению сеанса. Миссис Клертон молча проводила ее взглядом, а убрала сигареты в сумку, только когда слабые солнечные лучи, с трудом пробившиеся сначала сквозь разрывы в серых облаках, а потом между скошенными пластинками голубых жалюзи, легонько мазнули висок и щеку Линды. Она не знала, о чем сейчас размышляет эта женщина, высокая, сухощавая, похожая на испанку, прячущая под очками в роговой оправе чуть выпуклые бархатные глаза: о проблемах пациентки, о плане ее лечения или о чем-то своем? Линда смотрела куда-то вдаль, и миссис Клертон знала, что там, за окном, нет ничего нового и хоть сколько-нибудь интересного: все тот же голубой шпиль над зданием морского Аквариума, все та же серая и холодная Темза…
Успевшая к своим тридцати годам снискать славу опытного и талантливого психоаналитика, Линда Грейд пока не могла ей помочь, но, похоже, не теряла оптимизма. И миссис Клертон завидовала ей — ее спокойствию, рассудительному хладнокровию, уверенности в благополучном исходе… Еще бы, ведь это не ей видится маленький мальчик в белых носочках!
— Ну, мне кажется, вы готовы? — спросила Линда, снова усаживаясь в кресло. — Давайте начнем с самого главного: попробуем разобраться, почему все-таки мальчик? Ведь, по-моему, у вас была девочка?
— Да, — миссис Клертон напряженными, вытянутыми пальцами потерла висок и успела подумать, что сейчас наверняка выглядит красивой и несчастной… «Да что же это я? О чем я? Господи, ведь Линда же спрашивает о ребенке!» — Она резко отдернула руку от лица, так резко, что локоть, проскользнув по плюшевой обивке, сорвался с подлокотника кресла.
— О чем вы сейчас думаете? Именно сейчас! — неожиданно спросила Линда, и голос ее прозвучал так властно, что нельзя было не ответить. И все же миссис Клертон секунду помедлила.
— Я думаю о том, что я красива, и о том, что вы видите это и немного, по-женски, завидуете. А еще вы видите, что я не могу не любоваться собой, что это как болезнь… Вы замечаете, как я думаю о своих волосах, лице, ногах… — она говорила все тише и монотоннее. — А я, как это ни мерзко, до сих пор не могу избавиться от мысли, что меня ожидает одинокая старость, что я останусь совсем одна, всеми покинутая, обреченная тихо умереть в своем роскошном доме среди красивых, безмолвных вещей…
Линда сидела молча. Миссис Клертон, избегавшая встретиться с ней взглядом и поэтому опустившая глаза вниз, видела только ее крупные кисти, недвижно лежащие на коленях.
— Я думаю о том, что не заслужила всего этого. Моя вина страшна, велика, но плата слишком высока! А мальчик? Ну что мальчик? Просто мне очень хотелось, чтобы он появился. Я часто представляла, как мы втроем — я, Том и он — играем на лужайке Гайд-парка. Вполне идиллическая картинка… А теперь получается, что я сама закрыла для него возможность войти в этот мир. И это мне наказание за ту мертвую девочку… Понимаете, мисс Грейд, я не желала ее смерти, но и любить ее еще не могла! Она бы все равно умерла. Значит, я виновата только в том, что ее не любила?.. Господи, да она ведь еще и не человечек была вовсе — пятьсот граммов, двадцать четыре недели! Я виновата только в том, что ради девочки, которую еще и любить-то было невозможно, не смогла пойти на смертельный риск.