Этот снимок я сделаю завтра. Затем, то приподнимаясь, то наклоняясь, я наблюдаю из-за бухты буксирного троса, как поднимается и опускается линия горизонта, и наслаждаюсь игрой круглых и прямых линий на блестящем белом и насыщенном черном цветах на фоне серо-зеленого моря. Это мой мир.
Я сижу на бухте троса из манильской пеньки, охватывая взглядом мощную аппаратуру, — якорную и обе буксирные лебедки. Я рассматриваю лебедку для носового шпринга, роликовые клюзы и направляющие для тросов, запоминаю все это так крепко, что смогу нарисовать по памяти.
По очереди проверяют двигатели обеих спасательных шлюпок, и уже по этому можно понять, что сегодня суббота. Такой функциональный контроль осуществляется, насколько я знаю, каждую субботу — после окончания официального рабочего времени.
Вода в плавательном бассейне зеленого цвета. Очевидно, ее подкрасили попавшие сюда частички планктона.
Один матрос красит приваренную газоотводную трубу для вспомогательного дизеля серебристо-бронзовой краской. Для этого в верхней части он приладил себе подставку, которую он сам может поднимать и опускать на один метр. Работа в субботу хорошо оплачивается.
Теперь мы держим курс 180 градусов. Иногда по левому борту появляются рыболовецкие суда. Больших кораблей не видно. Я не представлял себе, что эта местность окажется такой безлюдной.
Перед моей каютой на полную мощность работает „колесный пароход“, как я называю стиральную машину. Одна из офицерских жен стоит рядом с машиной, скрестив руки на животе и выставив вперед левую ногу. Естественно: дома, а значит, и на корабле суббота — всегда день стирки. Стирать, а что ей прикажете еще делать?
— Что еще приключилось, на что ты так уставился? — спрашивает старик, когда мы усаживаемся за обеденным столом, и бросает взгляд в том же направлении, что и я, но быстро отворачивается. На руке стюардессы сегодня выше пятна с волосами гордо красуются два красно-желтых гнойных волдыря — следы прививки.
— Кстати, — начинаю я, но старик резко перебивает меня: — Что значит „кстати“?
— Кстати, — невозмутимо начинаю я снова, — ту медицинскую сестру, которая так плохо обошлась со мной, я спросил, в какой больнице она работала до этого — в большой или маленькой.
— Ну и?
— В большой, естественно! — сказала она возмущенно, — маленькие больницы сегодня ub to date![28]
— Ну и что? — снова спрашивает старик.
— Она сказала совершенно ясно „ab to date“ — здесь ab — как устаревший, удаленный с окна.
— И что ты на это ответил?
— Ничего! Только вполне серьезно кивал.
Шеф, бросивший вопрошающий взгляд на старика и получивший от него одобряющий кивок, пересел за наш стол после того, как съел суп. Он говорит:
— Извините, господин капитан, я только что услышал, что вы говорите о больнице. Я уже давно хотел спросить… — и замолчал в нерешительности.
— Спрашивайте, — говорит старик добродушно.
— Если здесь на борту с кем-то что-то случится, я имею в виду что-то очень серьезное…
Старик помогает ему продолжить:
— Вы имеете в виду, что кто-нибудь умрет?
— Именно это! Что будет в таком случае?
— На этот случай кое-что уже предусмотрено, — говорит старик, — на борту находятся так называемые складные гробы из пластика.
— Вы это серьезно? Это правда? Или вы хотите раз…
— Разыграть я вас не хочу, шеф. Собственно, вы должны были бы знать об этом… Я не понимаю, почему вам это в новинку. Ну вот, в таком гробу усопшего хоронят за бортом, то есть в море — так как у нас нет морозильника для трупов, как на пассажирском пароходе.
— А подвесить между свиными тушами за пяточные сухожилия — не годится, — влезаю я в разговор, но старик пропускает это мимо ушей. Тогда я поддразниваю старика:
— „А наш капитан произносит назидательные слова“.
— Так, очевидно, и должно быть! — говорит старик, и я замечаю, что он хочет закончить этот разговор, но я не отстаю. Я знаю, что шеф родом из Глюкштадта, поэтому говорю ему:
— Как раз Глюкштадт остался у меня неизгладимым в памяти в связи с гробами.
— Почему? — спрашивает шеф.
— Потому что война длилась дольше, чем представляло себе руководство. — Так как шеф растерянно смотрит на меня, то я объясняю:
— Руководство — так это называлось тогда, это были Гитлер и его камарилья. Так как война длилась дольше, то меня послали на ротные курсы в Глюкштадт. Это было бы интересно для вас, шеф! Глюкштадт был совершенно скверным городишкой. Для моряков это было испытанием. Целыми днями мы тренировались в „проведении траурной процессии“ с различными функциями. Один раз я был лошадью. Один раз подушечкой для орденов. В качестве подушечки для орденов мне надо было, согнув руки в локтях, в траурной позиции, размеренным шагом ходить по казарменному двору и при этом иметь неприступную мину. И это после тяжелейших бомбовых налетов на Гамбург. В Гамбурге под руинами гибли люди, а мы в Глюкштадте играли в этот театр — в соответствии со служебными планами! Гамбург был рядом, почти тысяча солдат могли бы помочь в Гамбурге, но поди ж ты: у нас был свой план!
28
Очевидно, она хотела сказать «устарели», но up to date по-английски означает самые современные. «ab» — немецкий предлог, свидетельствующий о поверхностном знании и неуместном применении английских фраз.