В ходовой рубке меньше всего грязи. В своем полете добрая часть антрацитовой пыли уже осела ниже уровня нашего так высоко расположенного мостика.
Здесь вверху до рычагов и тяг погрузочной машины рукой подать, и через стекло я вижу, что у нее есть основание, передвигающееся по рельсам, как у большого крана.
Я не ослышался? Нет, шум неожиданно прекратился, что-то случилось с погрузочной машиной. «Хоть бы она вообще сломалась», — думаю я и смотрю на силуэт города.
— Ты же видишь — корабль совершенно загажен. Теперь придется его отдраивать и отдраивать до самого Роттердама. Можешь себе представить, как медленно это делается! — говорит старик, будто желая убедить меня, да и себя, что это давно решенное дело, что я покину корабль.
— И не осматривая его ты знаешь, что при разгрузке в Роттердаме корабль будет снова выглядеть так же по-свински, как и здесь. И драить придется по-новому.
— Корабль Сизифа! — говорю я, торжествуя, — этозаголовок, заголовок моего репортажа.
— В чем-то ты прав, — говорит старик задумчиво, — но звучит не так, будто твой вывод предпочтительней.
— Хочешь это знать? — и так как старик ничего не говорит, я делаю вид, будто читаю с листа: — Впечатляющая парадигма для государственного гибрида… Строка ниже включается в блок. За сотнями программ, многие из которых притянуты за волосы, скрывается большая дыра, в которой исчезли миллионы и миллионы, потраченные на этот корабль.
— Продолжай в том же духе! Ты в своей стихии! — ворчит старик.
— В своей стихии! Я хотел бы, чтобы мы былибы в своей стихии, а не стояли бы — черные среди черных — у этого проклятого пирса!
— Только не торопись, — говорит старик почти строго, — ты снова забываешь о той громадной пользе, которую принес этот корабль промышленности!
Но этим он не собьет меня с толку. «Если называть вещи своими именами, то следовало бы говорить и о подкармливании промышленности, „непрямым субсидированием“ это вряд ли можно назвать. Но теперь мы по меньшей мере знаем, за что мы здесь страдаем!»
— А чтобы ты страдал не так долго, — говорит старик и смотрит на свои часы, — пойдем-ка в мою каюту — скоро должен подойти генеральный консул.
Стюард поразительно быстро принес заказанный стариком чай. Мы сидим и ждем генерального консула, и тут старик говорит:
— Navigare necesse est! [49]
— Это правда? — спрашиваю я, оправившись от изумления.
— Но постепенно я понимаю — с меня хватит, — говорит старик. — При этом я вспоминаю, что я слышал об этом прекрасном высказывании: Плутарх, якобы, совершенно точно записал это высказывание Помпея, извращенное впоследствии для целей рекламы.
— Как это?
— Ха, ты, наверное, поражен? Полный текст гласит: «Navigare necesse est, vivere non est necesse».
Старик делает паузу, и, когда пауза кажется мне слишком продолжительной, я говорю:
— И?
— И… Вероятно, Помпей не собирался сказать ничего другого, кроме — чтобы подстегнуть своих моряков в связи с надвигающейся бурей, — сматывайтесь, в конце концов, даже если это и немного рискованно.
— Но ты легкомысленно потрясаешь основы мореходства, — говорю я старику, — это симпатичное искажение, это изречение «Navigare necesse est» красуется на портале «Дома мореходства» в твоем родном городе Бремене!!
— Ну и? — говорит старик и смотрит на свои часы. — Господин генеральный консул теперь должен был бы наконец появиться.
— Я нахожу невероятным то, что он не постоял на пирсе, — возмущаюсь я.
— Хорошего в этом ничего нет. Это можно было бы сделать и совершенно по-другому и с помощью совершенно простых средств. Ты же видел: Пасторша примчалась сразу, она заботится об экипаже.
— Это меня действительно поразило! Тут впору и мне стать верующим.
— Вот в этом-то и все различие. И при этом пасторша, я это знаю, очень занятой человек.
— В отличие от подобных государственных паразитов. Я могу рассказать тебе сколько угодно прелестных историй о таких типах.
— Ну, рассказывай, — говорит старик, посматривая на часы.
— Подобный тип был в Токио. Этот господин давал прием в честь лауреата Нобелевской премии Бутенанда [50]и нас, так как наши картины были отправлены в Японию и там выставлены. Мне пришлось бродить в прекрасном японском саду по террасе милосердия, и при этом он постоянно придерживал за локоток и таскал меня туда-сюда: то вперед, то налево, то направо. Я представления не имел, что должен означать этот театр, пока не сообразил: в кустах были рассредоточены газетные фотографы, которым надо было сфотографировать нас анфас. И потом этот восторг по поводу выступления танцоров, исполнявших баварские народные танцы с прихлопыванием и притоптыванием! За два месяца до этого он специально пригласил этих танцоров за государственные деньги. Настоящих танцоров из Оберау в Баварии, обосновав это тем, что era жена родилась в Верхней Баварии. Там, между прочим, был и ливерный паштет!
— Давай-ка лучше выйдем, — говорит старик, еще раз взглянув на часы, — может быть, господин генеральный консул уже дожидается нас.
Багаж нашей отбывающей домой стюардессы должен быть доставлен к парому. Моряки, которых выделили для этого, в ярости. Они не хотят играть роль носильщиков «этой сумасшедшей», да к тому же таскать такое количество багажа. Увидев гору чемоданов и сумок, которых хватило бы на троих или даже четверых человек, я понял реакцию этих моряков.
— Ей придется дополнительно выложить приличную сумму денег! — говорит один из них, и в его голосе звучит злорадство. — Как самолет вообще сможет подняться, если у нее столько тряпок?
Я мог бы лететь тем же рейсом. Но теперь решено: не straight ahead в good old Germany (не прямо вперед в старую добрую Германию), а посмотреть кое-что в Африке. Но до сих пор я даже не знаю, для каких стран мне нужны визы и все такое. Об Африке я знаю ноль целых шиш десятых, но морской агент все уладит, успокаиваю я себя, для этого он и существует.
Старик переминается с ноги на ногу, так как генеральный консул все еще не появился. Тут еще раз подскакивает человек, который взялся достать мне фотопленку, и спрашивает, устраивает ли меня названная им цена. Страшно дорого, но что делать — пленки мне нужны.
Снова появляется посыльный: старика просят к телефону. Я брожу по полуюту и страшно радуюсь тому, что погрузочная машина не работает. Первая партия антрацитовой пыли, слышу я, полностью погружена. С доставкой следующей партии снова что-то не ладится. Слава Богу, не моя забота! И не старика.
— В чем дело? — спрашиваю я медленно приближающегося старика.
— Господин генеральный консул отказался приехать. Внезапно выяснилось, что в данный момент без него нельзя обойтись.
Старик демонстративно вдыхает полные легкие, в то время как я стою, не находя слов. Затем я говорю:
— Он что — смеется над тобой?
— Господин генеральный консул просит посетить его в его служебном помещении, — ворчит старик.
— Ага! И как ты туда доберешься?
— Господин генеральный консул пришлет за мной машину. Ты, естественно, поедешь со мной, это я ему сразу же сказал.
— И когда?
— После обеда! Он сказал, что примерно в пятнадцать часов, в это время у него, очевидно, заканчивается послеобеденный сон.
После обеда старик остается сидеть. Он откашливается, будто после простуды, затем глухо говорит:
— Меня радует, что ты решился покинуть корабль.
— Тебе непременно хотелось бы удалить меня с корабля?
Так как старик сидит смущенный и очевидно не знает, что сказать, я прихожу ему на помощь:
— Ясно, я знаю, что своими вечными расспросами я действую тебе на нервы и потом — еще раз тот же самый длинный отрезок пути.