— И все ни за что.
— Ну, скажем мягче — ни за что продуктивное.
— А если он сыграет в ящик и оставит после себя вдову, то и она будет получать алименты…
— Как у меня, — сухо говорит старик.
Прибегает посыльный с запиской. Телефонный звонок от агента: «Свободных мест на машину, вылетающую в пятнадцать часов, нет».
— Черт возьми! — говорю я. — Но здесь еще написано, что он посмотрит, что еще можно сделать. Я должен позвонить ему.
— Ну, ясно! — говорит старик. — Он не хочет упустить комиссионные за билет. Я сообщу ему, что мы обратимся в другое бюро. После этого, как показывает опыт, дело пойдет на лад. Но это предоставь мне.
Я бесцельно брожу по кораблю. На полуюте навстречу мне идет шеф, и я спрашиваю:
— А вы не хотите сойти на берег?
— Конечно, конечно, — говорит шеф. — Мне еще нужна пена для ванны!
— И ботинки…
— Ботинки? Теперь, когда прием не состоится, они мне больше не нужны. Только новая пена для ванны.
Что это? Шеф сказал: «Прием не состоится». Я смотрю на шефа, как на призрак. Он выдерживает мой взгляд, не меняя выражения лица.
Ясно, шеф меня разыгрывает. Эта шутка отнюдь не из тех, которые называют интеллигентными.
Старика я обнаруживаю на покинутом мостике. Он сидит на лоцманском стуле и сзади выглядит так, как будто он предается унынию.
Услышав мое приближение, он поворачивается и делано говорит:
— Вот видишь — после моегозвонка с резервированием места в самолете все уладилось. Агент позвонил еще раз: итак, завтра в пятнадцать часов. Что с твоими пленками, он, во всяком случае, не сказал.
Затем старик один, два, три раза откашливается и глухо говорит:
— Между прочим, генеральный консул тоже прислал весточку — прием аннулирован.
— Аннулирован? — вспыхиваю я. — Почему это? Когда он это сказал?
— Он прислал сообщение…
— С каким обоснованием?
— Обоснованием? — говорит старик. — Читай сам. — Он передает мне листок, похожий на формуляр телеграммы: — Здесь это написано черным по белому!
И я читаю: «Ship board party cancelled — due to time factor». (Прием на борту корабля отменяется из-за фактора времени.)
Какое-то мгновение я стою с глупым видом, а затем спрашиваю:
— И это все? Это всеобоснование?
— Да, ты же можешь читать: «Ship board party cancolled — due to time factor».
— И он тебе не позвонил?
— Нет.
— Этого же не может быть! Без всякой причины — за исключением «фактора времени».
— Мне он, во всяком случае, больше ничего не сообщил, — говорит старик.
— Думаешь, наложил в штаны из-за реактора?
Старик пропускает это мимо ушей.
— Эта грязь также не очень подходит женщинам. В своих туфлях на высоком каблуке они не смогут пройти по многочисленным рельсам и по щебню. А черные арестанты рядом с кораблем — это отнюдь не украшение. Могу себе представить, что они предпочтут остаться в своих офисах…
— Или в своих бунгало с кондиционерами — пусть даже и без копченых ребрышек, — говорю я возмущенно.
Почему, думаю я, старик, в конце концов, не покажет свой характер? Но старик только пыхтит. При этом я знаю, что он кипит от злости. Его самообладание подвергается сильному испытанию. Но мне придется долго ждать момента, когда старик даст волю своим чувствам.
— И ты просто согласился со всем этим? — наскакиваю я на старика, и тут же мне становится его жалко, и более спокойно я говорю: — Ни извинения, ни слова о большой работе, проделанной впустую. Отменяется! Баста! Аут! Кончено! Что, собственно, воображает о себе подобный чиновный фат? Живет здесь — как сыр в масле катается. Не такое это уж непосильное требование, чтобы он пошевелил свое жирное тело и ознакомился с тем, что здесь сделали с красивым белым государственным пароходом!
Разговаривая, я все больше вхожу в раж от злости на эту самодовольную федеральную пустышку и на самого старика.
— Он обращается с тобой как с чистильщиком сапог. Ты же не лакей при его импозантном величестве!
— Не преувеличивай, — говорит старик.
Но я единственный возмутитель спокойствия и так разнервничался, как никогда раньше. Вместо того чтобы помочь старику, я переношу свою злость на него. Теперь все, именно все делается неправильно. Мне надо было сразу жепокинуть корабль, переехать в гостиницу. Мне надо бы, мне надо бы, мне надо бы… Я не могу пересилить себя из-за того, что этот надутый сановный дядька так обращается со стариком.
— Он ведет себя так, будто он твой адмирал!
Старик переносит все это, не двигаясь. Потом он глухо говорит:
— Смотри, чтобы все у тебя прошло нормально. Эта лавочка не для тебя.
И тут меня неожиданно охватывает чувство глубокого стыда.
— Брось… — говорит старик неожиданно, а я добавляю:
— Другие тоже бросают.
— Так оно и есть, — говорит старик, теперь добродушно, и это звучит как «успокойся».
— Проклятое свинство! — все еще продолжаю я тявкать, — и все парикмахерское искусство, использованное дамами, коту под хвост…
— Не повезло нашим дамам. Так бывает: человек полагает, а генеральный консул располагает. С неудачей дам я еще могу примириться, но вот персонат камбуза и кладовщика мне жалко, они вкалывали как сумасшедшие.
Знаю, знаю. Камбуз с головой окунулся в подготовку, старший стюард после бесконечных согласований составил список алкогольных напитков, «окончательный», как он гордо заявил. Свои представления о том, что надо подавать, он «пробил» против возражений старика.
На нашем белом лебеде я удалился на гигантское расстояние, постоянно имея в виду большую, мрачно тлеющую картину Африки, созданную Руссо, — и вот эта цель: самый грязный пирс мира, самые ограниченные люди, когда-либо встречавшиеся мне, тупо торчащие в своих снабженных кондиционерами офисах. Я собираюсь снова браниться, но замечаю, как печально сидит в своем кресле старик, беру себя в руки и приказываю себе развеселить старика! Но как?
Неожиданно старик говорит твердым голосом:
— Я подумал, что я должен быстренько показать тебе еще кое-что в Дурбане. Интересного здесь не много, но вот есть один такой ресторан с башенкой, отсюда он не виден. Там мы можем провести приятный вечер, во всяком случае, приятнее, чем здесь, на борту.
Старик смотрит на меня выжидательно. Сумасшествие, это он хочет развлечь меня.
— Я думал, — отвечаю я нерешительно, — что ты хочешь остаться на борту, чтобы все твои господа офицеры и прочий персонал могли обрушиться на этот прекрасный город Дурбан?
— Но служебное расписание составлено по-другому, — говорит старик, — я свободен. Первый помощник все равно остается на борту. Итак: четверть часа, чтобы привести себя в порядок.
Из вахтенной будки старик хочет заказать такси, но внизу одно уже стоит.
— Так он, должно быть, ждал нас, — говорит старик. Он в приподнятом настроении, совершенно преобразившийся.
Таксист ориентируется в лабиринте рельсов лучше водителя нашего вельможи, он едет очень медленно, без грохота багажника.
— Впечатление как от почти вымершего города, — говорю я, когда мы проезжаем ночные улицы.
— Порядочные люди!
Очевидно, водитель догадывается, куда мы хотим попасть, он целеустремленно объезжает несколько блоков домов, потом тормозит: нас встречает ярко освещенный открытый подъезд. Мы, кажется, прибыли по правильному адресу.
Довольно нахальный портье с бородкой а ля Менжу провожает нас в кабину лифта, и мы едем наверх.
— Черт побери! — вырывается у меня, когда месье Менжу откидывает тяжелую портьеру и лепечет «voila messieurs». [52]С двух сторон подходят фигуры во фраках, и мы стоим, как идиоты. Все это выглядит как надувательство и как «vieux jeu»: [53]лампы на столах, скатерти, свисающие до пола, ведерко со льдом для шампанского — огни за гигантскими панорамными окнами.