— Вы тоже пишете наукофантастику? — спросил человек.
Уэйл не слушал его. Он пытался уловить и удержать в памяти мысленные образы, которые становились все более четкими.
— Небоскребы, — сказал он. — Стекло и алюминий. Скоростные автострады. Цветные телевизоры. Человек на Луне. Зонды на Юпитере.
— Человек на Луне, — повторил Хьюго Гернсбэк. — Жюль Верн. Вы читаете Жюля Верна?
Уэйл затряс головой. В ней почти уже прояснилось. Мозг определенно выздоравливал.
— По телевизору. Все смотрели по телевизору, как он ступил на поверхность Луны. И снимки Марса. На Марсе нет каналов.
— Нет каналов? — изумился его собеседник. — Но их же видели!
— Это не каналы, — твердо сказал Уэйл. — Кратеры вулканов. Самый большой из них — Каньон. Транзисторы, лазеры, тахионы. Обуздать тахионы. Заставить их двигаться против течения времени. Перемещение во времени. Перемещение во времени. У-ди-ви…
Черты Уэйла начали расплываться, голос стал еле слышным. Случилось так, что его собеседник в этот момент не смотрел на Уэйла; он уставился в голубое небо, бормоча себе под нос:
— Тахионы? Что он такое болтает?
Гернсбэк думал о том, что неподдельный интерес, проявляемый к наукофантастике случайно встреченным в парке незнакомцем, — это добрый знак: стало быть, пора издавать журнал. Но тут он вспомнил, что так и не придумал названия, и с сожалением оборвал свои мечты.
Он оглянулся как раз вовремя, чтобы услышать последние слова Уэйла:
— Путешествия во времени… Тахионы… Удивительная исто-ри-я…
И Уэйл исчез, вернувшись в свое собственное время.
Хьюго Гернсбэк с ужасом воззрился на пустое место, где только что сидел человек. Он не видел ни его появления, ни ухода, но разум отказывался поверить в мгновенное исчезновение. И вообще — странный он какой-то, этот парень, и одежда у него странная, и, если задуматься, говорил он тоже как-то странно. Бессвязно и почти безумно.
Да, незнакомец правильно сказал — удивительная история. Его последние слова.
И тут Гернсбэк, затаив дыхание, еле слышно прошептал:
— Удивительная история… «Удивительные истории»?
И улыбка приподняла уголки его губ.
Думайте!
Женевьева Реншо, доктор медицины, говорила спокойно, хотя руки ее, глубоко засунутые в карманы халата, были крепко сжаты в кулаки.
— Дело в том, — сказала она, — что я уже почти готова, но мне нужна помощь.
Джеймс Беркович, физик, который к врачам относился снисходительно только в тех случаях, когда они были хороши собой, а всех остальных просто презирал, наедине называл ее Дженни Рен. Он считал, что у Дженни Рен классический профиль и красивая линия бровей, признавая при этом, что за столь прекрасной оболочкой прячется острый ум. Однако свои восторги он предпочитал держать при себе — то есть относительно классического профиля и тому подобного, говорить об этом было бы старомодно, так он думал. Проще и естественней было бы выразить свое восхищение умом Женевьевы, но и этого он не делал, по крайней мере в ее присутствии.
Подперев большим пальцем едва наметившийся второй подбородок, он сказал:
— Сомневаюсь, чтобы директорат дал тебе время на подготовку. Мне кажется, тебя вызовут на ковер еще до конца недели.
— Вот поэтому-то мне и нужна ваша помощь.
— Сомневаюсь, что могу быть тебе полезен.
Он неожиданно поймал в зеркале свое отражение и порадовался тому, как красиво уложены его волнистые черные волосы.
— Тем не менее, — твердо сказала Женевьева, — мне нужна и твоя помощь, и помощь Адама.
Адам, который лениво потягивал кофе и до сих пор в разговоре не участвовал, воскликнул, будто на него внезапно напали сзади:
— А я тут при чем?
И его пухлые губы задрожали. Адам Орсино терпеть не мог неожиданностей.
— Потому что вы оба занимаетесь лазерами — Джим теоретик, а ты инженер… а я пытаюсь применить лазер в такой области, что вам даже трудно это себе представить. Мне вряд ли удастся убедить остальных, а вот у вас двоих это наверняка получится.
— С тем условием, — процедил Беркович, — что для начала тебе удастся убедить нас.
— Идет. Если вы будете столь любезны уделить мне час вашего драгоценного времени и если вы не боитесь узнать нечто совершенно новое о лазерах… В общем, я вас задержу не больше чем на время обеденного перерыва.
В лаборатории Реншо царил ее компьютер. Не то чтобы компьютер оказался так уж велик, но все же он был тут главным. Реншо изучила компьютерную технологию самостоятельно и ухитрилась таким образом модифицировать свой компьютер, что только она и могла работать с ним (правда, Берковичу порой казалось, что ей самой это удавалось не всегда).