Пашка очумел от этой Ленкиной болтовни. Но, с другой стороны, она, похоже, говорила дело.
– А на хрена, скажи на милость, мне нужна эта мутотень? – с сомнением спросил он.
– Идиот. Ты же станешь благородным героем, выступившим на защиту чести отца. И, между делом, заработаешь бабки.
Вообще-то Пашка чувствовал, что, по-хорошему, должен встать и покинуть этот дом, выразив тем самым презрение к суперцинизму собственной сестры. Но… не двинулся с места. Ведь его действительно просили написать опровержение, правду об отце. Как ни крути, напиши он книгу, то и впрямь станет защитником чести семьи, кем он, в принципе, и хотел быть. Но, зная Ленку, Пашка все равно подозревал подвох.
– А тебя не волнует, что твои читатели и почитатели будут возмущены, когда узнают, что написанное тобой ложь? – спросил Павел.
– Меня? Волнует? – Ленка рассмеялась. – Да какое мне дело до всяких букашек-таракашек, и что они думают. Лишь бы книга распродавалась. А я никого не убила и ни у кого не украла. – В этом месте Ленка слегка покраснела. – И моя совесть чиста. Ну, скажем, почти чиста. А брань, Пашечка, на вороту не виснет. Да и не собираюсь я в этом гадюшнике жить и дальше. Я присмотрела домик в чудесном месте под Прагой. Красота, культура, Европа. А какие, по большому счету, корни связывают меня с здешней средой обитания? Единственный кривой и уродливый корень – это родненький братик. А по мне, так пошел бы ты к этой самой матери. Хотя, будешь в Чехии, заходи. Тарелку супа и рюмку водки, глядишь, и налью. Но денег не дам.
Пашка не выдержал и засмеялся. Ленка все-таки та еще штучка.
– Ну, хоть за суп спасибо.
А Ленка внимательно посмотрела на него и добавила:
– А с чего ты вообще решил, что поверят тебе, а не мне? Доказательств ни у тебя, ни у меня нет. А люди, Пашечка, в своей сущности говно и поэтому склонны верить тому, что более соответствует их внутреннему «я», а это «я», поверь мне, довольно мерзкое.
– Судишь по себе, сестренка? – не преминул поинтересоваться Пашка.
– И по себе тоже, братик, – невозмутимо заметила Ленка. – Поэтому твоя книга только у части читателей вызовет умиление, что, наконец-то, нашелся кто-то, кто вступился за любимого народом героя, а у других, наоборот, пробудит чувство здорового скепсиса, что, мол, на самом-то деле у тебя с отцом рыльце в пушку. Поверь, Пашечка, даже твоя новая пассия, если прочитала мою книжку, не до конца уверена, что ты не пользовался родной сестричкой для своих утех.
Пашка стиснул зубы. В этом она была права.
– Сучка ты, Ленка, – зло сказал он.
– Не без того, братик, – миролюбиво ответила сестра.
Домой Пашка вернулся в растерянных чувствах. В этом раунде Ленка его переиграла. Ему не удалось ни пристыдить ее, ни заставить почувствовать хотя бы тень раскаяния. Пашка рассказал о своем визите Нинке. Ему было интересно ее мнение. Та долго раздумывала прежде, чем что-нибудь ответить.
– Паша! – наконец, осторожно начала она. – А ты попробуй на секунду представить, что написать опровержение тебе захотелось самому, а не по совету сестры. Ведь это на самом деле разумное решение. Подавать на Елену в суд ты наверняка не станешь. Я даже не уверена, что по закону ты можешь подавать иск от имени покойного отца. Тебе же главное отмыть от грязи его имя. Значит, единственный реальный способ – побить соперника его же оружием. И тогда твоя совесть будет чиста. Ты сделаешь то, что мог и посчитал правильным. А как рассудят люди, уже не в твоей власти. Так зачем терзать себя мыслью, что эта идея пришла к тебе в голову не сама, а с подачи этой твоей Меламед?
Пашка не мог отделаться от ощущения, что оказался в ловушке. И Ленка, а теперь Нинка формально были совершенно правы. Но почему же от этого у него становилось так противно на душе?
– Как ты не хочешь понять, Нинок. Мне предлагают написать книгу для издателя, который перед этим постарался ославить моего отца, – сердито сказал он. – И как, ты думаешь, я буду себя чувствовать, когда понесу ему рукопись, если мне при этом хочется задушить его собственными руками?
Нинка села Пашке на колени и, обняв за шею, мягко проговорила:
– Смотри, у тебя на столе стоит компьютер. И, в принципе, любой человек, хороший или плохой, посетивший твой дом, может на нем что-нибудь напечатать. Ты разве будешь сердиться на компьютер, если на нем что-то напечатает плохой человек? Издатель – посредник. Он сам текст не придумывает. А твое опровержение, когда ты его напишешь, может, наоборот, стать для него своего рода искуплением греха – выпуска книги твоей сестры.