Положительным моментом было то, что приблизительно через полгода Павел почувствовал, что написанная с натугой книга принесла ему, если не славу, то приличные деньги. На них можно было какое-то время жить, не горбатясь ради заработка. Впрочем, Пашка бездельничать не любил и только чисто теоретически во время приступов хандры подумывал о том, чтобы отвалить куда-нибудь на год-два с Нинкой или, если госпожа Богуславская не согласится сделать перерыв в карьере, с какой-либо другой, более покладистой бабой. Хотя было бы предпочтительнее все-таки поехать с Нинкой.
Пашка блаженствовал. Нинка уехала куда-то в русскую глухомань на съемки очередного псевдоисторического сериала о лапотной России. Павел какое-то время мог свободно отдохнуть и расслабиться. Нинка, конечно, отличная баба, но все хорошо в меру, а в связи с Пашкиной книжкой у нее, похоже, что-то переклинило в голове, и она начала его убеждать, что он и в самом деле писатель и вовсе не должен почивать на лаврах, а писать и писать дальше. А на хрена ему, специалисту по компьютерам, чувствующему себя вполне уютно в мире информатики, еще и эта обуза. Да, у него действительно оказался хороший слог, но разве этого достаточно? Писателю должно быть что сказать. А одних воспоминаний для этого мало. Он когда-то прочитал у кого-то, что практически любой грамотный человек способен написать за свою жизнь вполне приличную книгу, но это не делает его писателем. И с этим Пашка был совершенно согласен.
…Кто-то зазвонил в дверь. Павел раздумывал, открывать или нет. Он никого не ждал, случайные гости его абсолютно не интересовали. Сидеть одному и пить джин с тоником было в сто раз лучше. Но кто-то был упрям и продолжал трезвонить. Пашка с любопытством выжидал, когда же у этого доставалы кончится терпение. Ведь, по логике, он давно уже должен понять, что дома или никого нет, или его визит не к месту. В конце концов, Павел мог быть в ванной, спать или заниматься сексом. Наконец, дверь оставили в покое, и Пашка удовлетворенно хмыкнул. В этот момент затренькал мобильник. Павел отхлебнул хороший глоток джина и соблаговолил ответить.
– Тебе что, лень поднять задницу и открыть дверь? – услышал он раздраженный голос сестры.
Пашка матюгнулся и, как на казнь, пошел впускать Ленку. Надежды на хороший спокойный вечер в обществе Бахуса развеялись как дым. Все-таки не попробовать отстоять свое гражданское право на законный отдых Павел не мог и, открыв дверь, загородил сестре вход.
– Чего тебе надо, клеветница?
Ленка, не отвечая, молча отодвинула его в сторону и прошла внутрь.
– Ага, – удовлетворенно констатировала она, увидев бутылку, – братишка, как и ожидалось, в своем репертуаре. А где же твоя сожительница-кинозвезда? Куда она смотрит?
Пашка рассердился.
– Тебе-то какое дело? Ты вообще, что, белены объелась? С чего вдруг пришла ко мне изображать мамочку?
Ленка рассмеялась.
– Дурачок, успокойся. Как бы плохо ты ко мне не относился, а все-таки я практически твоя единственная родня. И каким бы балбесом и пьяницей я тебя не считала, все же я – твоя сестра. А цирроз печени – неприятная штука.
Пашка веселье не поддержал. Честно говоря, после совместной работы с Ленкой над книгой он не мог отделаться от угрызений совести. Ему почему-то казалось, что в чем-то, несмотря на справедливость и своевременность написанного, память родителей он предал. И само его решение не по собственной инициативе, а под влиянием Ленки написать книгу-опровержение казалось теперь… ненормальным. Задним числом жалел он и том, что только способствовал рекламе ее произведения. Ведь клевета всегда звучит громче и достовернее правды, которая просто в силу своей сущности обыденна, а поэтому неинтересна. Да и слышат ее только единицы. Поэтому после того, как диптих вышел в свет и необходимость в прямом общении с сестрой отпала, Пашка не видел никакой причины продолжать с ней отношения. Обиду, нанесенную ею чести их родителей, он не простил.
– Ты мне здесь языком-то не мели. Говори, что надо, и уходи, – раздраженно бросил он.
– Да, Пашенька, – умильным голосом промурлыкала Ленка, – бог с тобой. Не злись. Если хочешь, можешь рассматривать мой визит, как первый шаг к восстановлению дипломатических отношений. Я ведь не прошу тебя, чтобы ты меня любил. Не хочешь, так и не люби на здоровье. Просто зачем, чтобы страдали и другие люди?