Как вы понимаете, после этого нашей компании было о чем поговорить, но, как и в предыдущий раз, Дух предпочел на сегодняшний день закончить, объясняя это тем, что тогда ничего не останется на завтра. Мы не возражали, хотя спать никому еще не хотелось. Я, кстати, забыл рассказать, что вчерашняя ночь прошла забавнее предыдущей. Когда мы с Духом уже совсем собрались укладываться, к нам, стесняясь, подгреб Ким.
– Ребята! – жалобно попросил он. – Вы сегодня не поспите здесь со своими девочками? А я там с Нелли.
Мы состроили ханжеские физиономии. В створе дверей виднелась мордашка его подружки, которая по этому случаю приняла безразлично-вызывающее выражение.
Я померил руками ширину кровати.
– Ким, здесь сантиметров восемьдесят, не больше. На двоих не хватит.
– Вообще я не понимаю, в чем проблема. Нельчик! – позвал я. – Приходи спокойно и ложись с ним. Мы клянемся не подглядывать.
Нелли презрительно на меня посмотрела, а Ким возмутился.
– Ты что, Зверек! Охренел совсем?
Мы с Духом рассмеялись, после чего Мишка великодушно проговорил:
– Ладно-ладно, голубки, пользуйтесь нашей добротой. Занимайте жилплощадь и воркуйте себе на здоровье. Наслаждайтесь халявным интимом в ущерб друзьям.
Так оно и вышло. Мы спали вчетвером с нашими девушками, а Ким со своей Нелли занял свободную комнату. Было тесновато, но я бы погрешил, сказав, что мне не было приятно чувствовать рядом с собой и обнимать Машку.
А на следующую ночь, к моему удивлению, вновь произошла подобная история, но с другими персонажами. Машка вдруг сказала, что хочет, чтобы я остался с ней на ночь. А девчонки, мол, уйдут. Они вроде бы как уже заранее договорились, что будут уступать по мере надобности друг другу комнату. А я в очередной раз удивился женской предусмотрительности. Мы, мужики, этой темы не касались, хотя, понятное дело, каждый прикидывал, как в случае необходимости он исхитрится уединиться.
И эту ночь я провел с Машкой. Я, честно говоря, по ней соскучился. Физически. Не то чтобы с момента беременности она совсем меня отвергала, как это делают некоторые женщины, но доступ к телу, прости меня бог за похоронное словосочетание, ограничила. Однако не в тот раз.
Наконец, устав, Машка затихла, прижавшись к моей груди. Мы лежали спокойные и умиротворенные, и я потихоньку начал подремывать.
– А что он за человек? – неожиданно спросила Маша. – Дух, – пояснила она. – Ты ведь говорил, что он из военных, а для тебя это всегда означает «дуболом». А он выглядит интеллигентным, образованным и умным человеком.
Я засмеялся.
– Ты, Машенция, упрощаешь. Я вовсе не считаю военных дуболомами. Не военные дуболомы, а система, которой они служат, дуболомная, Хотя другой она, вероятно, и не может быть. Что же касается Духа, то мне легче рассказать, каким он был мальчишкой в шестнадцать лет, а не какой он сейчас. Тогда это был немножко замкнутый, непокладистый, драчливый, но хороший пацан. Отходчивый и жаждущий, чтобы все было по справедливости. И очень-очень неглупый. Но я плохо знаю Духа, которому под сорок. Мы много лет не интересовались друг другом, да и сейчас в нашей компании не принято лезть в душу. Так проще. А его автобиографические данные мне известны. Немудрено, что он образован. Дух закончил ВИЯЗ.
– ИнЯЗ? – с уважением переспросила Маша.
– Нет. ВИЯЗ. Военный институт иностранных языков. Очень блатное заведение. Потом где-то там отслужил. Точно не знаю, но, по обрывкам разговоров по пьянке, кажется, был, как принято говорить, в горячих точках. Работал в институте востоковедения. Не женат. Точнее, разведен. Скромен. Единственное, чем иногда хвастается, разрядом мастера спорта по стрельбе.
Я подпустил в голос таинственности.
– Кроме того, из некоторых непроверенных источников известно, что вероятнее всего сотрудничает с ФСБ, а должность менеджера – только «крыша».
Я не без смеха посмотрел в серьезные Машкины глаза.
– Родька! (Спасибо, что не Зверек.) – полюбопытствовала она. – А Дух врет насчет духов?
Я лег поудобнее и уставился в потолок, как будто на нем был написан ответ на Машкин вопрос.
– Я не знаю, врет он или нет. По здравому размышлению, да. Хотя и делает это красиво. А может, и нет, и тогда мысль о том, что мы, может, просуществуем дольше, чем несколько десятков лет, должна греть наши сердца.