— Мы обязаны учить непрерывно и во всякое время,— ответил Поздняков.
Кони перешли на рысь. В стороне парка крик, слышатся выстрелы, один, другой.
Я думал: ехать в город? Ночь, адрес дома я не знаю, да и зачем мне вещи? У Позднякова и Гаранина другое дело, семьи.
В зашторенном окне дежурного по КПП мерцал свет. Обозначились ворота. Я не хотел объясняться и спросил младших лейтенантов:
— Кто из нас старший?
Безуглый промолчал, а Поздняков и Гаранин отвечали: — Вы, конечно.
— В таком случае все вы отправляетесь в город. Это... приказание. В батарее остаюсь я.
Поздняков стал возражать, но слабо. Право старшинства к нему переходило после моего отъезда. Сделав вольт направо, он остановил лошадь в ряду с Гараниным и Безуглым.
— Коновод, где вы? Отправляйтесь вперед к повороту,— крикнул Гаранин, и младшие лейтенанты ускакали в темноту.
— Счастливо оставаться...— донеслись вразнобой их голоса.
Перикл рвался вслед, дергал поводья. За парком на окраине Зимно лаяли собаки. В стороне мельницы тоскливо завывал филин. Стук копыт затих.
Я провел Перикла в одну сторону, в другую и передал дневальному. Дежурный по дивизиону лейтенант Луценко тренировал лиц наряда в обращении с входной дверью. Мимо проследовала смена караульных.
Луценко приостановил занятия и стал изображать сцену из курсантской службы. Как-то он и я — два курсанта — возвращались из городского увольнения. Я пропустил Луценко — минута в минуту — вперед и готов был сам перешагнуть порог, но дежурный по училищу вернул обратно. Mнe вменялось опоздание из городского увольнения. Меньше чем на полминуты. «Товарищ курсант, срок не имеет значения, факт опоздания налицо. Я не следователь, а командир»,— ответил мне дежурный по училищу лейтенант Шарейко..
— У вас еще есть в запасе время,— сказал Луценко,— до отбоя две минуты...
Я не находил в этой сцене ничего забавного.
Входная дверь открылась. Хлынул свежий воздух. С потолка свисали две-три лампы, разгоняя темноту длинного коридора. Я поднялся в спальное помещение 3-й батареи. На койках безмятежно спали люди. Старший сержант Проценко — дежурный по батарее — доложил, что происшествий не произошло, личный состав находится на отдыхе.
В батарейной канцелярии темно и пусто. Я открыл створки окна, лег, не раздеваясь, на диван. Так закончился в моей жизни этот последний мирный день и наступил новый — день войны. На листике настенного календаря — 22-е июня. Стрелки показывали 0 часов 30 минут.
Это война!
3-я батарея, тревога!
Спросонья я не мог сообразить, что произошло. Дрожали стены. Битые стекла. Сыпалась штукатурка, пыль. Оконные створки — одна на полу, другая повисла на петлях, люстра раскачивалась, как маятник, жалобно звенели хрустальные подвески. Валил едкий дым. Грохотали разрывы.
Я шагнул к окну и остановился, потрясенный тем, что видел. За воротами и дальше, на всем обозреваемом пространстве клубился серо-желтый дым, сверкало пламя. Рвались снаряды. На крыше КПП зияла дыра.
Война! Я взглянул на часы. Две стрелки — одна вонзилась в цифру 3, другая миновала 12 — 3 часа 02 минуты. Подсвечник свалился на пол. Какая-то сила толкнула меня к столу. Дверь сама собой отворилась. Я бросился в спальное помещение батареи. Полуодетые люди в страхе толпились у окон.
— Внимание, смирно! Товарищ лейтенант, за время моего дежурства никаких происшествий...— Проценко умолк, растерянно огляделся и продолжал: — Товарищ лейтенант, три минуты назад немцы открыли огонь... Дежурный по батарее старший сержант Проценко!
— Третья батарея... боевая тревога! Наряду вскрыть ящики с патронами, выдать оружие!
Люди одевались, разбирали оружие, противогазы. Проценко открыл книгу выдачи оружия. Толчея, грохот, крики со всех сторон.
— Патроны,— требовал сержант Дорошенко,— патроны давайте!
Кричал еще кто-то, у шкафа с противогазами толчея, Проценко швырнул книгу выдачи на пол.
— Товарищ лейтенант, ключи от ящиков у старшины. Сорван с противопожарного щита лом. Ящик вскрыт. Грохотали разрывы. Содрогался пол. Кирпичная пыль вползала в окна.
Младшие командиры строили людей. Снова качнулись стены, и снова дым. В помещении темень. Время 3 часа 06 минут.
— Внимание... третья батарея, повзводно за мной, в парк.
За порогом сумрак, откуда-то ветки путаются под ногами. Ворота КПП открыты настежь. В стене пролом. На пути вековая липа, ствол ободран, вокруг обломки веток, листья. Поражал слух грохот, вой, свист.