— А как боевая подготовка? — спросил Павлов.— Лошадь и тягач... разные скорости...
— Не знаю...— протянул старшина.— Говорят, будто наш дивизион полностью перейдет на механическую тягу.
Начатая неожиданно беседа вовлекла всех, кто находился в кузове.
— Хаты южнее ограды тоже принадлежат монахам? — поинтересовался Адаменко.
— Нет, деревенька... полтора-два десятка дворов. Как и монастырь, называется Зимно. А там вдали,— старшина протянул руку,— уже заграница... за Бугом.
— Должно быть, километров восемь — десять,— высказал предположение Павлов.
Старшина утвердительно кивнул головой.
— Раньше наши батареи занимались в той стороне тактикой. — Занимались? — спросил Павлов.— А в настоящее время? — Сменили районы. Движение колонн, даже одиночных орудий, к границе запрещено.
— Почему? — спросил Адаменко. — Большой расход горючего... точно не знаю, ответил старшина неопределенно.— Политрук объяснял, будто немцы заявили протест... опасно, мол... договор о дружбе... но сами не стесняются,— и объявил, спохватившись:—Ну вот и приехали! ГАЗ-АА заскрипел тормозами и остановился у дубовых монастырских ворот с тяжелыми створами под двускатным низко опущенным навесом, одетым частой чешуйкой красной черепицы. Годы окрасили черепичное покрытие мшистой зеленью, тяжелые приворотные столбы — в темно-коричневый морёный цвет. Зданьице с островерхой черепичной же крышей,встроенное в ограду, примыкало к воротам. Сквозь узкое окно в серой гранитной стене глядел когда-то на белый свет монах-привратник, коротая унылые дни.
Старшина спрыгнул наземь и скрылся за дверью сторожки — контрольно-пропускного пункта. Минуту спустя на пороге появился адъютант командира дивизиона — с черными петлицами, красным кубиком и артиллерийскими эмблемами. Был он в полном полевом снаряжении: слева у бедра клинок в ножнах, окантованных медью, планшетка, справа — пистолет, полевая сумка, противогаз. Луценко по очереди называл наши фамилии. Младший лейтенант, принимая удостоверения, мельком глядел в лицо.
— Я доложу, ожидайте здесь,— объявил он, когда закончилась процедура проверки документов, и, звякнув шпорами, зашагал обратно.
Лица наряда, несшие у ворот наружную службу, поворотом головы провожали младшего лейтенанта, пока тот не скрылся с глаз. Обычная деталь, отражавшая уровень дисциплины того времени в войсках. И адъютант — тоже обычный строевой командир того времени. Снаряжение, оружие, предметы экипировки вплоть до страховочного ремешка сигнального командирского свистка на левом плечевом ремне—все то, что люди, недостаточно подготовленные к службе, придерживают руками, было у адъютанта прилажено, затянуто со всей тщательностью и не затрудняло движении. Шагал адъютант легко и непринужденно, с уверенностью служаки, который не скрывает своего превосходства, и встречная нестроевая и полустроевая братия принимала это как факт совершенно очевидный и неоспоримый.
Во дворе, за монастырской стеной, слышен знакомый шум. Двигался строй. Делался отчетливей тяжелый мерный шаг. Открылись створки ворот. Сохраняя равнение, строй проследовал мимо. Ведущий командир, окинув взглядом незнакомых лейтенантов, взмахнул задорно рукой, как бы призывая нас в голову колонны.
Не всякий, кто только прибыл в воинскую часть, согласен, если нет особой надобности, мозолить прохожим глаза в ожидании на КПП [1]. Возможно, по этой причине лейтенант Луценко отошел к углу монастырской ограды. За ним последовали все остальные.
Отсюда, с возвышения, открывался вид на окрестности. На востоке, повернутая фасадом, симметрично разграфленная черными квадратами окон, виднелась водяная мельница, в стороне поднимались одна над другой крыши домов городской окраины. В западном секторе лежал обширный луг, прорезанный извилистым течением речки. Я знал, она называется Луга. Дальше, сдвинутые к горизонту, теснятся холмы. На склоне прилепился крошечный хуторок в окружении лоскутных полей, темнеет лес.
Приход дневального прервал наблюдения. Вслед за другими я через контрольно-пропускной пункт прошел во внутренний двор и оказался под сводами монастыря.